Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы. Судьба на плечах [СИ]

По справедливости надо бы его отпустить – он свое уже получил. Только вот Зевс уже измыслил казнь – сам постарался, за оскорбленную жену. А в мои планы не входит ссориться с Олимпом.

Не говоря уже о том, что всякий, кто польстится на Геру, заслуживает особой казни за глупость.

Неуступчивого титана по просьбе Зевса привязали к огненному колесу. Он долго не сдерживался: кричать начал сразу, но не как Менетий, с губ которого неслись сплошь проклятия… нет, Иксион умолял. Клялся, что удалится на край света, что больше не взглянет в сторону Олимпа, вообще, много в чем клялся, только я не слушал.

Ждал следующих.

Следующим должен был стать Прометей.

– Кто? – медленно повторил я, когда Гермес в очередной раз заявился, в задумчивости почесывая затылок кадуцеем.

– Прометей. Он из кузницы Гефеста огонь украл и людям отдал. А ты не…

От опрометчивого «… знаешь?» племянник сумел воздержаться. Я носа не казал из своего царства, а единственным источником новостей был он сам.

– В общем, отдал им огонь и ремеслам их всяким обучил… нашим ремеслам, – подчеркнул великое преступление, как же. Будто не знает, в чем истинная вина несчастного титана. – И они теперь живут в довольстве, искусствами балуются, бед не знают… умирают реже…

Соблазнил. Начни смертные умирать чаще – я сам сигану в Тартар к отцу, мне бы с прежними судами разобраться.

– Не приму, – отрезал я. – Этого пусть карает сам.

Гермес округлил глаза до того, что они перестали косить.

– Громовержец же, – напомнил он.

– Вот пусть и карает.

А то стены Тартарской тюрьмы еще не окованы Гефестом полностью, согласись я выступить палачом для его друга – и они так и останутся незаконченными. Дворец судейств, дороги…

И материнский гнев Фемиды, Эпиметея и прочей титанской родни.

Зевс может это себе позволить. Я – нет.

– Своих размещать некуда, – сквозь стиснутые зубы.

Половина присутствующих в зале в тот момент после такого заявления подозрительно провисли в коленях. Гермес хихикнул, пообещал передать отцу, что мне не хватает огненных колес, и унесся: его ждали в семидесяти других местах.

В тот день, закончив суды, я долго сидел в одном из залов дворца. Зал был вдоль и поперек расписан под Титаномахию – то ли Гефесту в голову пришло, то ли Эвклею забрело, а может, еще кому стукнуло. Сидел с чашей кислого вина – специально приказал подать, услужливые тени постарались и нашли. Смотрел на памятные сцены. Мозаику выкладывал участник войны, и скульптуры тоже высекал явно не просто зритель, и черная роспись на красной глине пифосов была правдивой…

Сторукие тени, вздымающие в испуганное небо скалы. Гелиос борется с упряжкой в небесах: кони вот-вот обезумеют и понесут.

Титаны и чудовища – с одной стороны. Боги, люди, нимфы, сатиры, кентавры – с другой.

Наверное, все же работа Гефеста, потому что видна фигура того, кто ведет в бой божественную армию. Зевс стоит в небесах, черпая все новые и новые молнии, но на земле…

На земле – титан, сын титанов: могучий, справедливый, вещий… Предатель своих.

Допрыгался, голубоглазый. Вылез, опять спасать побежал: как же люди там без меня! Тебе бы на край света забиться, переждать пару столетий после той войны. Нет, высунулся.

Может, правда стоило тебя – ко мне? Может, Зевс не успел бы придумать казнь, а там – я выхлопотал бы тебе вечное заточение в моем царстве. Поселился бы ты рядом с Ахероном и стенал бы о несправедливостях моего мира, лез бы теням помогать. И был бы вещим, упорным и несносным, как тогда, в самую короткую ночь у Офриса, когда ты дрался с братом.

Прости, Предвидящий. Зевс – неповторимый дальновидец. Он уже выдумал казнь. Гермес просто не успел мне рассказать о ней. И мне пришлось бы каждый день во время обхода Полей Мук слышать твои стоны, видеть вещее презрение в глазах…

Мне нет дела до того, как тебя покарают, бывший соратник. С меня хватит того, что я – не твой палач. Есть то, через что не может разом перепрыгнуть даже бывший Черный Лавагет.

Впрочем Зевс – этот покрепче меня. Этот – может.

Как наказали Прометея, я узнал от скорбящего Гефеста. Тот явился, волоча за собой молот и с такой миной, будто собирался поселиться под сводами Эреба навечно. Распугав лицом тени и половину моей свиты, отыскал меня в зале судейств (я не был уверен, что покину его хоть когда-нибудь) и посмотрел в лицо.

Долго смотрел. Прямо-таки вечность.

Потом спросил тихо:

– И ты, Владыка?

Я слегка приподнял подбородок.

– Недавно я распинал своего друга по приказу отца, – нынче он не коверкал слов и даже в них не путался. Только изредка сбивался от волнения. – Пробивал ему грудь алмазным клином… Из-за искры. Из-за…

Он сам понимал, что дело не в искре от его горна – этот вечно чумазый и всклокоченный сын Зевса и Геры. Только удивлялся: как же так – вместе на Титаномахии, а потом вот ни за что – и союзника на скалу?

– А Посейдон и остальные шепчутся, что отец берет слишком много власти. Как будто им самим мало власти. Тебе мало власти, дядя?

Странно слышать, как он называет меня так, он же старше меня выглядит. Или уже нет?

– Мне хватает… власти.

Еще и как хватает. Я б, может, половину этой власти отдал, если бы попросили. Только ведь не попросят, а попросят – кланяться потом придут: забери ты ее назад, эту власть! Дурные были!

Гефест потоптался еще. На свиту оглянулся.

– Я сделал тебе колесницу, Владыка. Ждет.

И колесница действительно ждала. Возле дворца. Уже с запряженной в нее квадригой.

Золотая колесница. Правда, без украшений драгоценными камнями, которые так любят богини, но зато с тонкой резьбой по выпуклым бокам.

На боках колесницы вились изгибы Стикса, плясали языки пламени, росли гранатовые деревья. Цвели асфодели – беспамятством. Тени брели за вечным покоем, и головы подземных чудовищ высовывались из невидимых болот.

Колесница составляла бы славную пару с хтонием. Разве что была не черной.

– Откуда знаешь? – спросил я, любовно проводя пальцами по кромке борта.

Кузнец покашлял, верным глазом осмотрел свою работу: вдруг что-то криво? И решившись, кивнул назад, где толпилась вышедшая за мной из дворца свита.

– От подданных твоих. Пристали хуже пьяного Гермеса: царю нужна колесница! Старая сломалась, говорят. Случайно. Как это – случайно?! У тебя ж над колесницей тельхины работали?

– В подземном мире свои случайности, – сказал я, не оглядываясь на смущенную свиту. – Почему из золота?

Хромец посмотрел с недоумением, даже сделал попытку поскрести в затылке неразлучным молотом.

– А из чего?!

Ну, конечно. На чем царю кататься, особенно если царь еще и над подземными недрами властитель.

Четверка нетерпеливо ржала. Оглядывались на новую колесницу, с довольством вскидывали головы: ну, где там возница? Пусть уже не медлит, а сигает на произведение искусства и едет обкатывать!