Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы. Судьба на плечах [СИ]

Хватило ее плеч, сжатых гибкими пальцами Адониса.

Или ты, полная женского сочувствия, полагаешь, что я и сейчас должен платить? До конца?

За то, что поставил однажды на смерть и с тех пор даже любовь моя – мучает и убивает.

За то, что, влюбившись, как смертный, поступил – как бог и Владыка.

Что вынудил весну спуститься туда, где весна невозможна.

За противоестественный союз – небытия и бытия.

Не стану разубеждать тебя. Но неужели ты думаешь, что для расплаты мне мало моих собственных воспоминаний?

Не отвечай, Мнемозина. Не смотри на меня.

Не заставляй меня прятать глаза.

Аскалафа на нашей свадьбе не было.

Он утолил ненависть к Деметре сполна и свидетельствовал в том, что Кора приняла из моих рук зерна граната – с наслаждением свидетельствовал, глядя прямо в лицо Деметре…

Говорят. Я не присутствовал там. Знаю только, что садовник не вернулся в мой мир – поведать о своем триумфе. Сразу же после разбирательства у Зевса Деметра обратила Аскалафа в пятнистую ящерицу.

Может быть, я мог бы вернуть ему облик… да попробуй еще – найди.

Ахерон принял весть о потере сына с достоинством, показалось – что еще и с облегчением. Горгира уже успела наплодить ему шестерых крепких титанят, так что и недостатка в будущих садовниках не было.

А то Владыка, знаете ли, женится, так что ему, наверное, хозяйство понадобится.

Свадьба Подземного Владыки состоялась через восемь месяцев – столько отвел милостивый Зевс Коре пребывать на земле. На подземный мир он отвел вдвое меньше и передал через Гермеса: «Брат, ты у меня в долгу».

Да уж, вовек не расплач у сь.

Четыре месяца из двенадцати. Зевсу это, видно, казалось наивысшим счастьем: если бы он мог – он выделил бы Гере от силы неделю в год, а остальное время отдал бы разнообразию.

Для тех, кто проживал в Среднем Мире, это тоже было счастьем: пусть не круглый год лето, но восемь месяцев от возрождения до увядания – не то что, скажем, шесть.

Худо-бедно такое решение устроило даже Деметру: матери доставалось вдвое больше времени, чем мужу.

Будущего мужа о решении Громовержца не спрашивали, предугадывая пространный и полный бессильными ругательствами ответ.

И вообще, кто я – подвергать сомнению волю Громовержца?!

Свадьба состоялась через восемь месяцев, за которые я не увидел Кору ни разу и которые мелькнули, словно восемь часов, за владыческими делами.

На свадьбе не было Аскалафа.

Все остальное на свадьбе было.

Там были боги, и много поднятых за молодоженов чаш, и многократные шуточки по поводу того что Аид, хоть и выбирал долго, с выбором не промахнулся, и чарующие звуки кифары Аполлона – Мусагет воспевал наш союз, и, надо отдать ему должное – ни разу не поперхнулся, описывая радость всего сущего по поводу воссоединения такой пары.

Были пожелания нам многочисленных отпрысков, и состязания, и подарки, из которых примечательны были два: Зевсов, представлявший собой тот самый остров, и дар Мойр. Они преподнесли Коре новое имя, сообщив через Фетиду, что моей жене отныне зваться Персефоной. Имя это, впервые произнесенное и чуждое, словно взятое от другой богини, реяло над пиршественным столом, проникая в душу неприятным обещанием подземному миру: «убивать смерть», «уничтожать разрушение».

Свой выбор Мойры никак не пояснили, но все сочли его само собой разумеющимся: разве могут дочь Деметры в замужестве звать Корой?

Еще в таком замужестве…

Многое было на этой свадьбе.

Предостаточно веселья, и обсуждение злостного умысла Прометея, отдавшего людям огонь, и коварства очередного сына Зевса – Тантала, который хотел попотчевать богов блюдом из собственного сына (с Деметрой у него даже отчасти получилось). И воспоминания о бое с Тифоном, и рассказы о Титаномахии, как же они запоминают все эти подвиги?! Я, сколько ни пытался припомнить за собой хоть что-нибудь героическое – в мысли лез Серп Крона – и все.

О, было многое. И пурпур праздничного фароса, и белый хитон, и пояс, богато расшитый золотом, все вместе – изумительно мне не идущее.

И были мы – траурная группа посреди всеобщего веселья, словно деревья, не желающие гнуться в центре бури. Жених, невеста – и мать невесты.

Муж, жена и теща.

Все на свадьбе – а эти на погребении.

Я не обманул всеобщих ожиданий. Иначе они не смогли бы потом еще века вспоминать: «А помните, с какой физиономией он заявился на свою свадьбу? Сидел пасмурный, как день восстания Тифона…»

Деметра молча и откровенно меня ненавидела. Из всех она одна была в темных одеждах – и тут уж Зевс ничего с ней не мог поделать, ответила, что для природы пришел час увядания. Она не отходила от дочери, но заговаривала с ней редко, только постоянно старалась держаться за нее – то за край гиматия, то касалась руки, то передавала ей чашу, забыв, что это обязанность Гебы… Касалась дочери – а жгла глазами меня, пристально, люто, показывая, что никакие Громовержцы ей тут не указ. Мы выпили мировую чашу по приказу Зевса – и вино в моем кубке обратилось уксусом под взглядом тещи. Я пригубил, сморщился и отставил в сторонку.

Кора, теперь уже Персефона, не смотрела на меня вовсе – за исключением моментов, когда нам приходилось обмениваться чашами или напоказ глазеть друг на друга, или держаться за руки. Все остальное время не отводила взгляда от Зевса.

Смотрела так, будто верила: он возьмет решение назад. Он, всемогущий, отменит свадьбу. Заслонит дочь своим величием.

«За что, отец?! – немо кричали ее глаза. – Владыка! Чем я провинилась? Какое преступление совершила? Что сделала, что ты отдаешь меня ему?!»

Зевс же, высокий гость, поднимал вместе с Посейдоном очередную заздравную чашу и отпустил пару шуток о волнении молодой жены перед ночью.

Брат никогда не умел слышать чужие взгляды.

И никто особенно не умел из собравшихся, только Гестия, которая смотрела на меня с укоризной, а на Персефону – с ободрением и сочувствием; она еще пыталась пошептать что-то молодой жене, когда настало время танцев – что-то вроде: «Ты не бойся, он на самом деле очень хороший!» – едва ли ей поверили…

Да, кроме Гестии. А я многое отдал бы, чтобы не слышать на этот раз.

Впрочем, Геката ухмылялась с такой значительностью, будто и она умеет.

Она единственная, да еще Гипнос – вот все из моей свиты, кто присутствовал на этом торжестве. Танат был занят, да и едва ли божественные гости захотели бы видеть его рядом с собой. Или, например, Эриний. Или Кер.

О Гелло уж не говорю.

Стикс же просто не считалась состоящей у меня в свите, хотя и присутствовала со всеми своими детьми.

Да, на этой свадьбе было…

Было достаточно.