Паоло Бачигалупи - Затонувшие города

Струсила. Струсила. Струсила-струсила-струсила-струсила…

Это слово отдавалось в голове у Мали, при каждом шаге прочь от деревни становясь все громче.

«Я пыталась им сказать. Пыталась спасти их тупые задницы. Все бы было хорошо, послушай они меня».

Доктор Мафуз часто рассказывал, что есть места, где дети растут, не думая об убежищах и что делать при появлении солдатиков. Места, где легко дожить до двадцати. Мыш должен был родиться там. У него не было инстинктов жителя Затонувших городов. Он был слишком хорошим, пусть и по-своему. Глупый деревенский мальчишка, который не умеет выживать.

Ага, такой глупый, что спас Малю.

Мале ужасно не нравилась эта мысль, но она всплывала снова и снова. Мыш выступил против солдатиков, когда должен был со всех ног бежать в другую сторону. Он бросал камни и увел солдатиков в сторону, пусть даже это был самый глупый поступок в мире.

И почему она не сделала того же самого для него? Она перед ним в долгу. Если бы в деревне оказалась она, он бы что-нибудь придумал.

И именно поэтому он пошел за доктором, к жителям деревни, и именно поэтому его убили.

Струсила.

Это слово звучало в голове у Мали, пока она пробиралась сквозь джунгли вместе с молчащим, прихрамывающим получеловеком.

Струсила.

Уже стемнело, но эта мысль никак не отпускала ее. Она мучила Малю, когда девочка устроилась поспать среди сучьев на дереве. А утром мысль проснулась вместе с ней и плясала в голове, пока Маля слезала вниз, голодная и измученная ночными кошмарами.

Она струсила.

Желтоватый рассветный свет с трудом пробивался в джунгли, раскрашивая туман. Маля огляделась. Ей было плохо, и она уже чувствовала, что плохо будет до самой смерти. Девочка никуда от этого не денется. Она убежала, вместо того чтобы помочь своей семье – единственной семье, какая у нее была.

Маля поступила так же, как отец.

Когда миротворцы, наконец, бросили пятнадцатилетнюю попытку сделать цивилизованными Затонувшие города, он даже не оглянулся. Просто убежал на корабль вместе с оставшимися в живых солдатами, а в город хлынули вожди со своими людьми.

Маля помнила выстрелы и взрывы. Помнила, как они с матерью отчаянно бежали к докам, уверенные, что миротворцы приберегли для них место. Она помнила, как неслись люди в гавань Потомака, когда последние транспортники миротворцев и торговые корабли ставили паруса, оставляя их на берегу. Помнила, как разворачивались эти огромные белые паруса, как клипера вставали на подводные крылья, когда паруса ловили ветер.

Маля с матерью стояли в доках и махали руками, умоляя корабли вернуться, умоляя отца позаботиться о них, а потом напирающая сзади толпа просто столкнула их в океан. Все в этой толпе просили того же самого.

Отец бросил ее, а теперь и она поступила так же. Мыш и доктор рисковали ради нее всем, а она просто ушла. Спасала свою шкуру, потому что это было легче, чем рискнуть чем-то в свою очередь.

«Так и убивают людей. Если бы ты их любила, тебя бы убили уже сотню раз».

Она часто видела такое, когда пыталась сбежать из Затонувших городов после провала миссии миротворцев. Она видела, как люди умирают, пытаясь сохранить свои принципы. Люди, которые думают, что еще существует добро и зло. Люди, которые пытаются спасти других. Люди вроде ее матери, которая погибла так жутко, что Маля до сих пор не могла об этом вспоминать. Выжила одна Маля. Остальных ошметков прикончила Армия Бога, Объединенный патриотический фронт и Ополчение свободы, а Маля выучила все принципы Сунь Цзы и выжила.

Вот только когда ты выживаешь, за твоей спиной встает целая армия призраков – призраков тех, кого ты оставила. И сейчас, прохладным утром в джунглях, все они были рядом с ней. Школьные друзья. Учителя. Лавочники. Старухи. Семьи. Мать. А теперь еще доктор Мафуз и Мыш.

Никто больше не видел тех, кто остался позади, но она знала, что они здесь и смотрят на нее. А может быть, это Маля смотрела на себя, и ей не нравилось то, что она видела. Она знала, что собственного осуждающего взгляда не избежит никогда.

– Я возвращаюсь, – внезапно сказала Маля.

Получеловек обернулся, услышав ее голос. На рассвете он казался совсем чужим и незнакомым, не таким, каким она его запомнила. Он ел что-то, что вполне могло оказаться змеей, но проглотил это прежде, чем она разглядела как следует. На какое-то мгновение ей показалось, что она видит всех, кто дал ему свое ДНК: чудовищная смесь тигра, гиены, собаки и человека.

– Слишком поздно, – сказал он, – если кто-то и выжил, их не обрадует твое возвращение. Те, кого ты любишь, мертвы.

– Тогда я их похороню.

Тул внимательно посмотрел на нее:

– Для тебя это будет опасно.

– Почему ты всего боишься? Ты не хочешь драться? Тебе неприятно? Ты больше не хочешь сражаться? Я думала, ты создан для крови и убийств.

Тул зарычал, и Мале вдруг показалось, что он сейчас бросится на нее. Потом ответил:

– Я не сражаюсь, если не могу выиграть. Не путай это с трусостью.

– А что случится, если тебе не придется выбирать? Если война просто обрушится на тебя.

– А у меня не будет выбора? – спросил Тул. – Эта битва назначена самими Норнами, что ли? – он указал на север со словами: – Впереди нас ждет очень много битв, и они хотя бы могут послужить какой-то цели. А идти назад в твою деревню бессмысленно.

Маля поморщилась.

– Отлично, поступай как знаешь. Я возвращаюсь.

Она повернулась и ушла в джунгли. Она знала, что Тул прав. Они уже погибли. Глупо даже думать о них. Доктор погиб. Мыш погиб. Возвращение ничего не изменит. Но она не могла поступить по-другому.

Да, она все равно струсила. Но возвращение может избавить ее от отвращения к себе. Может, если она вернется, призраки отстанут. Может, Маля сможет спать и не ощущать жгучего стыда.

Тул окрикнул ее, но она не ответила.

Небо над головой было ярко-синим, а вот Баньян оказался совершенно черным.

Маля пряталась в густой зелени джунглей, изучая деревню, пытаясь увидеть признаки скрытой опасности. С подбородка у нее капал пот. Над ухом звенели москиты, но девочка продолжала смотреть.

Ни одного движения.

Поля обуглились и все еще слегка дымились, черная зола покрыла землю, кучами легла в борозды – там, где сгорел урожай. Уже прошел целый день, но дымок все еще завивался над землей спиралями, а по ней змеились серые полосы – там, где под слоем грязи сгорели древесные корни. Несколько фруктовых деревьев все еще дотлевали, их черные ветви торчали, как обгоревшие пальцы. Больше от фруктовых садов Баньяна ничего не осталось.

Инстинкт самосохранения орал Мале прижаться к земле и уползти.

Просто уйти.

Но она сидела и смотрела на поле.