Паоло Бачигалупи - Затонувшие города

Мыша чуть не стошнило, но урок он усвоил.

Однажды он извинился перед мистером Донато, ударив его ногой под ребра, – тот вставал слишком медленно, но, кажется, мистер Донато его даже не услышал.

– Простите. Я не хочу этого делать. Простите.

Он оказался трусом и не мог перестать подчиняться приказам лейтенанта Сэйла и остальных.

Однажды вечером, сидя у костра, Мыш наконец спросил, когда это произойдет. Когда его заставят убить людей, которые взяли его к себе?

Сержант Ошо присел рядом и поинтересовался:

– Ты как, солдат?

Мыш посмотрел на пленников и ничего не сказал.

Тихо. Сменить тему. Никто не должен узнать, о чем мальчик думает.

Он думал о Мале, которая всегда так старалась не показывать своих чувств. Она никому не позволяла понять, что делается у нее в голове. Никакой слабости. Единственный способ выжить среди этих койволков – спрятать свой страх и слабость. Никогда ничего не показывать.

Ошо как будто читал его мысли. Он проследил взгляд Мыша и тоже посмотрел на пленников:

– К этому сложно привыкнуть. Наверное, сложнее всего.

Парень помалкивал, не решаясь ничего сказать. Это еще одна проверка. Если он скажет, что думает, они найдут еще один способ мучить жителей деревни и его. Если Мыш покажет уязвимое место, они воткнут туда нож и повернут несколько раз. А потом, когда он закричит, показав тем самым другую слабость, ему просто отрежут голову.

– Когда мы от них избавимся, станет легче, – заверил Ошо. Потом он вдруг усмехнулся и сказал: – Ну, по крайней мере, понятнее. Когда ты стреляешь в Ополчение свободы или Армию Бога, ты точно не ощущаешь вины, потому что они делают то же самое.

Мыш посмотрел на сержанта:

– Почему вы не заставляете меня убивать их? Все остальное ведь мне делать приходится.

Ошо взглянул на него как на идиота.

– Мы не звери. Это в Армии Бога людей убивают почем зря. За неправильную рубашку, или за недостаточно громкое пение, или если ты исповедуешь не ту религию. Мы не такие. Эти ублюдки – наши пленники. Если они попытаются убежать или нападут на кого-то из наших, тогда получат пулю, – мужчина пожал плечами, – но мы не убиваем людей просто так.

Он кивнул на пленников, лежавших на земле. Темные пятна почти не двигались и поэтому походили на трупы. Они усвоили, что за лишние движения их бьют, поэтому лежали тихо. Ошо продолжил:

– Мертвые не приносят никакой пользы. Пленники не слишком хорошо выглядят, но это же ходячий ресурс. Каждый из них. Если мы их убьем, то себе же сделаем хуже. Они должны оставаться в живых и зарабатывать. Они добывают для нас мусор, мы продаем его и покупаем патроны. Без них и других таких же мы никогда не отвоюем эту землю у предателей, которые разорвали ее на части… – он осекся. – Ты этого не понимаешь, потому что ты пока не с нами. Ты не считаешь себя солдатом. Не чувствуешь всего этого, – он похлопал по прикладу винтовки и указал на войска, – тебе надо понять, что эти ребята всегда прикроют тебе спину. Да, сейчас они могут не слишком хорошо с тобой обращаться, но когда засвистят пули и тебя ранят, тебя не бросят. Они отнесут тебя в лагерь и будут лечить, пусть даже у них и будет для этого только бутылка виски и шнурок для ботинок. Пока ты еще орешь и дергаешься, они все отдадут, лишь бы до тебя не добралась Армия Бога. Мы братья. И ты наш брат.

– Что-то не похоже.

Ошо рассмеялся:

– Ты только получил первые полосы и хочешь, чтобы с тобой обращались, как с солдатом? – он покачал головой: – Нет уж. Это надо заслужить, отродье. Мы пойдем в Затонувшие города, ты увидишь настоящую войну и сможешь доказать своим парням, что достоин зваться их братом. Сделай это, и тебя не бросят никогда. Полковник говорит, что никому нет дела, откуда мы пришли. Чем мы занимались раньше. Теперь мы – Объединенный патриотический фронт. Все за тебя.

Он похлопал Мыша по плечу:

– Не думай, что ты плохо справляешься. Немного крови – и все будет отлично, – он щелкнул по шраму, который горел на щеке у Мыша. – Просто добавим несколько вертикальных полос. Будешь совсем молодцом.

«Не хочу, – подумал Мыш, – не хочу крови, не хочу быть молодцом. Не хочу нового клейма».

Ему казалось, что какая-то его часть умирает. Вокруг были солдатики, и куда бы он ни шел, они смотрели на него, следили, чтобы он шел проложенным путем.

Он либо пойдет этим путем, либо умрет.

Доктор Мафуз любил говорить, что у всех есть выбор, и это казалось похожим на правду. Может, для него так и было. Мыш не думал, что доктор стал бы пороть тетку Селиму или лить кислоту на грудь мистеру Сальваторе. Он бы отказался.

Тогда солдатики пристрелили бы его, недолго думая, и перешли бы к кому-нибудь другому.

«Я не хочу быть солдатиком».

Ему отсюда не убежать. Любой другой путь вел бы к смерти.

«Я трус, – думал мальчик, – я должен был сражаться, или убежать, или еще что».

Но он боялся, а солдатики все время следили за ним.

Через три дня они вошли в Затонувшие города.

Маля с Тулом неделю жили в джунглях, питаясь мертвым койволком, пока ее порванная рука не зажила, а получеловек не восстановил силы.

Постепенно их рацион стал разнообразнее. Они ловили рыбу и лягушек. Маля ела муравьиные яйца, кузнечиков, ловила раков, и ее раны затягивались.

Она поняла, что пора идти дальше, когда Тул принес свинью. Шел монстр так, что ей пришлось бы бежать, чтобы держаться вровень с ним. Они были готовы и настолько здоровы, насколько вообще могли надеяться. Вечером они зажарили свинью на костре из старых картонных коробок и деревяшек, которые она нашла в развалинах.

Девочка знала, что надо идти – Мыш был где-то там, с солдатами, – но все равно оставалась на месте день за днем. Ей казалось, она как будто застыла в смоле. Здесь девочка была в безопасности. Пока она просто жила в лесу с получеловеком, девочке ничего не угрожало – впервые с того момента, как ушли миротворцы. Как только Маля пойдет за Мышом, опасность вернется.

К ней возвращались воспоминания о побеге из Затонувших городов: толпы людей, солдаты, факелы, кровь, капающая с лезвий мачете. Уничтожалось все, что создали миротворцы за те годы, что они пытались привести города к цивилизации и прекратить бойню между вождями.

Она помнила, как пряталась на затопленных нижних этажах башен и жилых домов, когда ее мать поймали, как жила в тенях. Молилась, чтобы никто не заметил ее, пока она ползла в темноте от одного полузатонувшего здания к другому. Молилась, чтобы не наткнуться на кого-нибудь, пока она плыла, ковыляла, шла к границам города. Ночь за ночью девочка лежала в темноте, глядя на войска, стоявшие вокруг города, и искала удобного момента, чтобы проскользнуть мимо. Тогда у Мали было две руки.