Виктория Шваб - Тени сгущаются [litres]

В Камероу.

Гастра куда-то исчез и через минуту появился с кружкой горячего вина. Он протянул ее Келлу.

– А тебе? – спросил Келл.

Гастра покачал головой.

– Не дело, сэр, пить при исполнении.

Келл вздохнул. В одиночку пить не хотелось, но глоток вина был сейчас нужен как никогда. Потому что он не сразу пошел на рынок, а сначала заглянул в порт.

И разумеется, увидел там неизбежное: черный корпус, серебряная отделка, синие паруса.

«Ночной шпиль» вернулся в Лондон.

Значит, Алукард Эмери где-то здесь.

У него зачесались руки потопить корабль, но от этого станет только хуже.

Если Рай узнает, то закатит истерику или что-нибудь с собой сделает.

Поэтому он просто долго сверлил взглядом «Ночной шпиль», давая волю фантазии.

– Сэр, мы ведь на задании? – шепотом осведомился Гастра. Он был молод и очень серьезно относился к своей роли доверенного лица.

– Да, – с наигранной суровостью ответил Келл.

Он еще несколько долгих и скучных минут потоптался в тени под козырьком какого-то магазина, хмуро глядя на корабль, а потом заявил, что ему надо выпить.

Так они и очутились на рынке. Келл прихлебывал вино и рассеянно глазел на толпу.

– Где Стафф? – спросил он. – Ему надоело постоянно ждать в тылу?

– Если не ошибаюсь, ему поручили присмотреть за лордом Сол-ин-Аром.

«Присмотреть?» – подумал Келл. Неужели король так боится фароанского лорда?

Он снова побрел по рынку, Гастра шагал чуть позади.

Толпа стала гуще, бурлила вокруг, будто кипящий котел. Фароанцы в ярких узорчатых тканях, с самоцветами на коже. Вескийцы с золотыми и серебряными поясами, высокие и кажущиеся еще выше из-за пышных волос. И, конечно, арнезийцы в роскошных мантиях и плащах.

Были еще и люди, каких Келл до сих пор не видел. Кто-то – бледный, как вескиец, но в арнезийских одеждах. Кто-то – высокий, темнокожий, с короной вескийских кос.

В памяти снова всплыл кошмар – так много незнакомых лиц, так много почти знакомых, – но он отогнал его. Кто-то на ходу задел его плечом, и Келл сунул руку в карман проверить, не пропало ли что-нибудь, хотя красть у него было нечего.

«Так много народу», – подумал он. Лайла обчистила бы тут все карманы.

И едва он подумал о ней, как в вихре красок и света промелькнула неуловимая тень.

Тонкая фигурка.

Черный плащ.

Острая улыбка.

Келл затаил дыхание, но стоило моргнуть – и фигурка исчезла. Еще один призрак, рожденный толпой. Обман зрения.

Но от этого видения, даже ложного, закружилась голова, он невольно замедлил шаг, прервав равномерное течение толпы.

Рядом тотчас же оказался Гастра.

– Что с вами, сэр?

– Ничего страшного, – успокоил его Келл. – Но все же давай вернемся.

Он повернул к дворцу и остановился только у лавки Каллы.

– Подожди здесь, – велел он Гастре и нырнул внутрь.

Лавка всегда менялась от праздника к празднику. Он обвел взглядом зимние украшения, висевшие на стенах и сложенные на прилавках.

– Аван! – приветствовала его хозяйка, появляясь из-за шторы в дальнем конце. В руках она держала кусок черной кожи. Калла была невысокая и кругленькая, с проницательным деловым лицом, при этом от нее расходилось тепло, как от лесного костра. При виде Келла ее лицо озарилось.

– Мастер Келл! – Она присела в низком поклоне.

– Полно тебе, Калла. – Он помог ей подняться. – Не надо.

Огоньки в ее глазах горели даже ярче обычного.

– Что привело вас ко мне, мас варес ?

Она произнесла эти слова – «мой принц» – с такой добротой, что он даже не стал ее поправлять. Лишь повертел в руках шкатулку, стоявшую на столе, – изящную, нарядную вещицу.

– Да просто шел по рынку и решил проведать.

– Вы оказали мне честь. – Она улыбнулась еще шире. – А если вы хотите узнать про тот долг, – ее глаза засияли еще ярче, – то его заплатили, и совсем недавно.

У Келла стиснуло грудь.

– Что?! Когда?

– Да пару минут назад, – ответила Калла.

Келл даже не попрощался.

Он выскочил из лавки в бурлящий рынок и стал вглядываться в людские потоки.

– Сэр, – спросил обеспокоенный Гастра. – Что случилось?

Келл не ответил. Он медленно закружился, высматривая в толпе тонкую фигурку, черный плащ, острую улыбку.

Ему не померещилось. Это была она. И, конечно, уже ушла.

Келл понял, что на него начали обращать внимание. Люди перешептывались, он чувствовал на себе их взгляды.

– Пойдем, – сказал он и на негнущихся ногах двинулся к дворцу. На ходу, с колотящимся сердцем, он снова и снова вспоминал ту мгновенную встречу, призрачное видение.

Но это был не призрак. И не обман зрения.

Дилайла Бард вернулась в Лондон.

Белый Лондон

Холланд знал эти легенды наизусть.

Он с ними вырос. Сказки о злом короле, о безумном короле, о проклятии. О добром короле, о сильном короле, о спасителе. О том, почему ушла магия и кто сможет вернуть ее. И всякий раз, как на трон восходил новый властитель, в чьих жилах струилась кровь пополам с силой, люди говорили: вот теперь, наконец-то. Теперь магия вернется. Мир пробудится ото сна. Жизнь станет лучше, мы станем сильнее.

Эти легенды жили в крови у каждого лондонца. Даже когда люди стали слабыми и бледными, когда начали гнить изнутри, когда не было ни еды, ни силы, ни власти, легенды жили. И в молодости Холланд тоже верил им. Даже когда его глаз почернел, он верил, что может стать героем. Добрым королем. Сильным королем. Спасителем.

Но, стоя на коленях перед Атосом Даном, он разгадал истинную суть этих легенд. Жалкие сказки для отчаявшихся душ.

И все-таки.

Все-таки.

Теперь он стоял на площади в центре города, его имя было у всех на устах, а в крови струилась сила бога. Куда бы он ни ступал, мороз рассеивался. К чему бы ни прикоснулся, все обретало цвет. Город оттаивал. В тот день, когда Сиджлт освободился от льда, народ словно обезумел. Холланду доводилось видеть мятежи, вести за собой восставших, но ни разу в жизни он не видел ликования. Не все, конечно, шло гладко. Люди слишком долго голодали, слишком долго их питали лишь насилие и алчность. Он их не винил. Ничего, научатся. Увидят. Надежда, вера, перемены – вещи хрупкие, их надо лелеять и беречь.

– Кет! – кричали они. «Король!» А голос в голове, ставший отныне его постоянным спутником, мурлыкал от удовольствия.

День был ярким, воздух – живым, а толпу, собравшуюся на праздник к Холланду, сдерживала Железная стража. Рядом стояла Ожка, ее волосы пламенели на солнце, в руке сверкал нож.

– Король! Король! Король!

Площадь, где они стояли, называлась Кровавой. Здесь свершались казни. Почерневшие камни под его сапогами были исчерчены белыми полосками – скрюченные пальцы в отчаянии цеплялись за вытекающую жизнь, ища в ней вкус магии. Восемь лет назад Даны спасли его от быстрой смерти и обрекли на медленную.