Виктория Шваб - Тени сгущаются [litres]

А там упала на колени и хохотала до боли в груди.

– Ну и поединок был! Жалко, ты не видел! – сказал Рай. Стейсен Эльсор ушел, стадион начал пустеть. Первый раунд закончился. Тридцать шесть превратились в восемнадцать, а завтра от восемнадцати останется девять.

– Прости, – сказал Келл. – Занят был.

Рай обнял брата за плечи и поморщился от боли.

– Обязательно было пропускать тот последний удар? – тихо спросил он под рокот толпы.

– Хотелось порадовать публику, – ответил Келл, пожав плечами. Но улыбнулся.

– Прекрати улыбаться, – проворчал Рай. – Если увидят тебя таким сияющим, решат, что ты рехнулся.

Келл попытался напустить на себя привычный суровый вид, но не преуспел. В последний раз он чувствовал такую радость жизни, лишь когда его пытались убить.

Тело болело в дюжине разных мест. Он потерял шесть пластин, а фароанка – десять. С одной стихией победа далась труднее, чем он рассчитывал. Обычно он не проводил границ между стихиями, брал ту, которая была нужна, знал, что может протянуть руку за любой, и они откликнутся. А под конец много сил уходило на то, чтобы не нарушить правила.

Но он справился.

Рай убрал руку и кивком указал на арену, где только что сражался арнезиец.

– Этот парень задаст остальным…

– Мне казалось, все говорит в пользу Алукарда.

– Да, это верно. Но тот парень – это нечто. Посмотри его следующий поединок, если выкроишь время.

– Проверю свое расписание.

Рядом кто-то кашлянул.

– Ваше высочество. Мастер Келл.

Это был охранник Рая, Тольнерс. Он вывел принцев со стадиона, а на пути во дворец к ним присоединился Стафф. Келл вышел из дворца всего несколько часов назад, а возвращался уже совсем другим человеком. Стены больше не казались такими давящими, даже взгляды меньше досаждали.

Как же хорошо было драться! К безудержному веселью примешивалось странное чувство: ему стало легче. Как будто он утолил давно терзавшую его жажду. В первый раз за много месяцев он смог дать волю своей силе. Не полностью, конечно, приходилось каждый миг помнить об осмотрительности, об осторожности, но хотя бы что-то. Он уже давно отчаянно нуждался в этом.

На лестнице в королевские покои Рай спросил:

– Придешь вечером на бал?

– Еще один? – простонал Келл. – Не многовато ли?

– Политика – дело утомительное, зато компания будет приятная. И потом, не могу же я вечно прятаться от Коры.

– Кто бы говорил об утомительных делах, – проворчал Келл, остановившись возле своей комнаты. Рай пошел дальше к резной двери, украшенной золоченой буквой «Р».

– Всем нам приходится идти на жертвы, – бросил он через плечо и исчез.

Келл вздохнул и потянулся к дверной ручке, но замешкался. На запястье проступил синяк, ныли все места, куда пришлись удары.

И при этом ему не терпелось выйти на завтрашний поединок.

Он толкнул дверь и, скидывая плащ, вдруг увидел в своих покоях короля. Тот стоял у балкона и смотрел в окно, украшенное морозными узорами. У Келла тревожно сжалось сердце.

– Сэр, – осторожно произнес он.

– А, Келл, – сказал король вместо приветствия, потом перевел взгляд на Стаффа, застывшего у дверей, и приказал ему: – Подожди снаружи. – Потом снова повернулся к Келлу: – Садись.

Келл опустился на диван. Синяки казались уже не знаками победы, а предательскими метками.

– Что-нибудь случилось? – спросил он короля.

– Нет, – ответил тот. – Но я долго раздумывал над тем, что ты сказал этим утром.

Утром? Это было словно много лет назад.

– О чем, сэр?

– О том, что опасно тебе находиться на Эссен Таш слишком близко к Раю. Когда в городе так много иностранцев, я бы предпочел оставить тебя во дворце.

У Келла сжалась грудь.

– Я чем-то провинился, сэр? Я наказан?

Король Максим покачал головой:

– Эти меры – не наказание для тебя, а попытка защитить Рая.

– Ваше величество, я как раз и защищаю Рая. Если что-нибудь…

– Твоя защита Раю не нужна, – отрезал король. – Единственный способ его уберечь – как следует беречь тебя. – У Келла пересохло во рту. – Не переживай так, – продолжал король. – Не думаю, что тебе это доставит большие неудобства. Сегодня на турнире я тебя целый день не видел.

Келл покачал головой:

– Дело не в этом…

– С дворцовых балконов хорошо видна центральная арена. Можешь смотреть турнир отсюда. – Король положил на стол золотое кольцо размером с браслет. – Можешь даже слушать.

Келл раскрыл рот, но слова застряли в горле. Он стиснул руки и встал.

– Хорошо, сэр. На бал мне тоже запрещено?

– Нет, – ответил король, словно не замечая дрожь в его голосе. – Мы тщательно следим за теми, кто приходит и уходит. Не вижу причин удерживать тебя, но будь осторожен. Кроме того, мы не хотим, чтобы гости спрашивали, где ты.

– Разумеется, – прошептал Келл.

Как только король ушел, он направился в маленькую комнатку и закрыл за собой дверь. На полках вдоль стен вспыхнули свечи, их свет озарил заднюю сторону двери, покрытую символами. Каждый из них вел в какое-либо место Лондона. Уйти будет легко. Стены его не удержат. Келл взял нож и царапнул руку. Выступившей кровью нарисовал свежий символ: вертикальную черту с двумя штрихами – верхний вправо, нижний влево.

Тот же символ он начертил утром в шатре Камероу.

Келл не собирался пропускать турнир. И чем меньше король знает, тем лучше. Он не боялся потерять доверие короля – тот уже много месяцев ему не доверял.

Келл мрачно улыбнулся, глядя на дверь, и пошел к брату.

Белый Лондон

Ожка стояла под деревьями и вытирала кровь с ножей.

Все утро она патрулировала улицы Кочека, своего родного округа, где, будто огонь под слоем пепла, до сих пор тлела смута. Холланд говорил, что это вполне ожидаемо, ведь перемены всегда порождают недовольство, но Ожка относилась к этому не так благодушно. Ее клинки впивались в горло бунтарей и предателей, обрывая недовольные голоса. Эти люди недостойны места в новом мире.

Ожка зачехлила оружие и глубоко вздохнула. Площадь вокруг замка, когда-то сплошь уставленная статуями, теперь зеленела деревьями, и все они, несмотря на зимний холод, цвели. Сколько Ожка себя помнила, в ее мире стоял запах пепла и крови, но теперь здесь пахло свежестью и опавшей листвой, лесами и кострами, жизнью и смертью. Сладкий, влажный, чистый аромат надежд, перемен, силы.

Ожка коснулась ладонью ствола одного из деревьев и услышала стук сердца. Чье оно – ее собственное, короля, дерева? Холланд говорил, что это бьется сердце всего мира. Что, когда магия ведет себя правильно, она принадлежит всем и никому конкретно, она везде и нигде. Она общая.

Ожка не понимала этого, но хотела бы понять.

Кора была шершавая. Ожка отколупнула кусочек и с удивлением увидела, что свежая древесина под ней оплетена серебристыми нитями заклятий. Над головой у нее пролетела птица. Ожка присмотрелась к дереву, но вдруг почувствовала в голове знакомый жар, и зазвучал голос короля, звучный и желанный.