Брайан Стейвли - Клинки императора [litres с оптимизированной обложкой]

– Что они сказали дальше? – спросил Каден срывающимся шепотом.

– Он сказал – это который первый, – сказал, что, если они не обеспечат контроль периметра перед нападением, кто-нибудь из монахов может ускользнуть. «Когда замкнете оцепление, прикончите всех до одного, но не вздумайте начинать до тех пор, пока я не разберусь с мальчишкой!» Так он сказал.

Сердце Кадена грохотало в грудной клетке, и он потратил несколько мгновений, чтобы замедлить пульс. Ему срочно надо было что-то придумать. Тристе, не сводя глаз с Патера, машинально натягивала на груди тонкое, как паутинка, платье.

– Он сказал, они специально притащили этот павильон в такую даль, чтобы точно знать, где его искать, потому что не хотят, чтобы он выскользнул у них между пальцев, когда начнется заварушка, – продолжал тараторить Патер, все еще задыхаясь после бега и подстегиваемый срочностью своей новости. – И тут я понял, что он – это ты! Я чуть с Когтя не упал, так перепугался! Я слез вниз и бежал всю дорогу, но там перед входом стоит здоровенный мужик с мечом, поэтому мне пришлось пролезть сзади… Каден, тебе нужно бежать! Срочно, прямо сейчас!

– Надо рассказать об этом Уту, – ответил Каден, направляясь ко входу.

Патер бросился ему под ноги и обхватил обеими руками за лодыжки, не переставая яростно трясти головой.

– Ты что, Каден! Он на их стороне! Люди в горах – они называли это имя, я точно запомнил! «Этого хочет Ут», «доложитесь Уту»… Он на их стороне! – настойчиво повторил Патер. – Поэтому мне и пришлось пробираться сзади!

Каден постарался собраться с мыслями. Внезапное прибытие имперской делегации, а затем удар от известия о смерти отца вызвали в нем смятение и бурю эмоций, но он приложил все усилия, чтобы их подавить, взять себя в руки и начать играть роль молодого императора. Мисийя Ут, пусть даже изменившийся, был единственной опорой, которая осталась в этом обезумевшем мире, чем-то знакомым, тем, за что Каден мог зацепиться во время своего обратного пути в столицу. И теперь выясняется, что этот человек был послан, чтобы его убить! Дисциплина, которую он столько лет взращивал, грозила испариться быстрее весеннего снега. В своем отчаянии Каден обратился к начальным упражнениям, которыми овладел еще в первые годы своего пребывания среди хин.

«Каждое дыхание – это волна», – сказал он себе, со вдохом визуализируя длинные валы, плещущие на берег залива рядом с Аннуром. «Страх – это песок» – выпуская из себя воздух, он позволил песку вместе со страхом выскользнуть из своего ума, ссыпаясь по длинному галечному пляжу в бездонную пучину моря. Постепенно ему удалось взять свое дыхание, а затем и пульс, под контроль.

– Ну хорошо, – сказал он наконец. – Хорошо. Мы должны предупредить остальных монахов. Сперва надо сказать настоятелю…

Тристе оборвала его:

– Прежде всего мы должны выбраться из этого шатра. Послушай, что он говорит, – сюда они придут в первую очередь!

Ее голос был полон страха, однако за страхом стояло и что-то еще, что-то неожиданно твердое. «Решимость, – понял Каден. – Готовность». За всю ночь Тристе ни разу не выказала этих качеств – ни за ужином, ни позднее, когда они пришли в павильон. Осознав это, он приостановился, однако Патер, энергично кивая в подтверждение ее слов, уже тянул Кадена за балахон в сторону дыры, которую он проделал в задней стенке шатра. Мальчик собрался было пролезть в нее, но Каден удержал его.

– Погоди. Давай я пойду первым. Надо удостовериться, что там безопасно; потом я дам вам знак.

Дыра, проделанная Патером в холщовой ткани, оказалась слишком мала для широких плеч Кадена. Отложив подсвечник, он осторожно потянул за края. Ткань рвалась легко, но раздавшийся резкий звук заставил его сжаться. Патер сказал, что Ут стоит перед входом – что ему слышно оттуда?

Каден подождал, напрягая слух, в любой момент ожидая услышать хруст гравия под сапогами или тупой лязг доспехов… Однако единственным звуком был шум крови у него в ушах. Медленно-медленно он просунул голову в прореху.

Двор был пуст, ночь – спокойна; луна тихо пробиралась своим путем между звездами, отбрасывая под можжевельниками густые тени. Каден прислушался еще раз и затем, сглотнув, вытолкнул себя сквозь дыру. На один ужасный момент, когда ткань обхватила его торс, ему показалось, что он застрял, но сильного рывка оказалось достаточно, чтобы освободиться. Он встал, дрожа на холодном ночном воздухе.

Его охватил стыд. Патер бежал сюда всю дорогу без единой мысли о собственной безопасности, а он, Каден и-Санлитун уй-Малкениан, двадцать четвертый наследник своего рода и император Аннура, может только стоять и бессмысленно пялиться в ночь! Безжалостно, методично он обозначил свой страх, отделил от себя и отложил в сторону. «Страх – это песок, ничего больше», – напомнил он себе. Чувствуя себя несколько увереннее, он просунул голову обратно внутрь шатра.

Тристе и Патер сидели затаившись перед самой дырой и смотрели на него большими глазами. Каден энергично кивнул, и Тристе, ухватив мальчика за шиворот, с неожиданной силой просунула его сквозь отверстие. Патер в мгновение ока протиснулся наружу и съежился в темноте рядом с ним. Каден просунул руку внутрь, чтобы жестом показать девушке, что можно выходить… и застыл. Напротив павильона, вплотную к стене спального корпуса, в тени, что-то шевельнулось.

Он просунул руку еще дальше в отверстие, в отчаянии пытаясь заставить Тристе остаться внутри. Его пальцы коснулись гладкой кожи на ее груди, и она остановилась. Он чувствовал биение ее сердца, колотившегося под грудной клеткой бешеным контрапунктом к его собственному; однако она стояла неподвижно, выжидая, пока Каден вглядывался в темноту.

Тонкая полоска тени обогнула заднюю сторону павильона, и он напрягся, вглядываясь в нее изо всех сил. Патер неподвижно сидел на корточках рядом с ним. Можно было броситься бежать. Они с Патером бегали по этим дорожкам годами, каждый день – никакой солдат в доспехах не имел шансов их догнать. Однако это означало бы бросить Тристе… В одной мгновенной вспышке Каден осознал тонкость всего замысла. Тристе была одновременно и приманкой, и отвлечением. Она была предлогом, чтобы отделить Кадена от остальных монахов, козырной картой, обеспечившей его отсутствие в спальном корпусе, и гарантией, что, когда убийцы придут за ним, его внимание будет отвлечено.

Не факт, что она вообще не участвует в заговоре, – вдруг подумал Каден. Он поспешно призвал сама-ан ее лица, когда она рассказывала свою историю. На нем был виден ужас, сожаление и даже гнев, но никакого умолчания или попыток обмануть. Либо он жестоко просчитался, либо она была такой же жертвой козней Адива, как и он сам, и ему не хотелось даже думать о том, что с ней станет, если они оставят ее здесь.