Брайан Стейвли - Клинки императора [litres с оптимизированной обложкой]

Когда Адив с поклонами удалился, к Кадену подошел настоятель.

– Мы поговорим с тобой утром. До тех пор отдыхай и постарайся очистить свой ум.

Тан бросил взгляд на Тристе, которую слегка пошатывало, и, не говоря ни слова, отвернулся.

– До утра! – повторил настоятель мягко.

Двое монахов повернулись и направились по гравийной дорожке к спальному корпусу.

Стремясь оттянуть момент, когда ему придется войти в свое новое обиталище, Каден устремил взгляд к горам, темные массы которых дремали под лунным светом. Снизу, из ущелья, до него доносился шум Белой реки; изредка слышался отдаленный треск и грохот камней, освободившихся из ледяного плена зимы и скатывающихся по крутому склону, чтобы разбиться на тысячи обломков у его подножия. Костистые горы были суровым местом, и все эти восемь лет он с сожалением вспоминал об Аннуре, надеясь, что произойдет что-нибудь такое, после чего его изгнание закончится и он сможет вернуться домой. Низкие, полные сквозняков монастырские строения были для него не больше чем миром, который следовало терпеть, – и он терпел, хотя и не без постоянно тлеющей искорки протеста. Однако теперь, когда действительно наступило время уезжать, Каден обнаружил, что привязался к Ашк-лану значительно больше, чем предполагал. Думая о кипучем хаосе Аннура, переполненных торговцами площадях, улицах, забитых тысячами людей, он вдруг понял, что ему будет не хватать этих холодных ясных ночей, вида восходящего солнца над Львиной Головой на востоке… Он тихо рассмеялся. Пожалуй, он даже станет скучать по забегам на Вороньем Круге, хотя за это и нельзя было поручиться.

Каден, обернувшись, взглянул на центральный двор монастыря. Несколько монахов, склонив головы, не торопясь шли по своим делам, беззвучные, как тени, в своих темных балахонах. Они обращали не больше внимания на внезапно выросший посередине двора огромный шатер, чем на каменистого воробья, роющегося в гальке. Каден понял, что за годы, проведенные здесь, научился уважать этих людей, восхищаться их спокойствием и невозмутимой решимостью.

Его взгляд привлек огонек, колеблющийся в сгущающихся сумерках: Ут обходил павильон, положив одну руку на рукоять своего меча, а в другой высоко держа факел. Внезапный порыв ветра раздул огонь, осветивший южные строения двора, и Каден, вздрогнув, заметил Пирр Лакатур – она стояла у окна гостевых покоев, глядя на него сверху. В глазах торговки не было видно ни веселой развязности, отмечавшей ее поведение сразу после прибытия, ни покорной почтительности, которая появилась после того, как эдолиец едва не снес ей голову. Ее взгляд походил на взгляд кошки, затаившейся возле пруда: спокойный и сосредоточенный. Да, наверное, действительно хорошо, что Ут будет стоять на страже. Интересно, спит ли эдолиец вообще, подумал Каден, и затем решил, что надо будет это выяснить. Он взглянул на Тристе, молча дрожавшую рядом. Пока у него были другие проблемы, которые требовали его внимания.

Как только Каден отогнул холщовый полог, служивший дверью в павильон, его обдал тонкий аромат благовоний. Слуги постарались над внутренним убранством шатра не меньше, чем над внешним: все здесь сияло, словно возникнув из его детских воспоминаний. Десятки бумажных светильников – красные, золотые, зеленые – отбрасывали на пол причудливые тени, по стенам были развешаны изящные гобелены из Моира, а утоптанную землю покрывали узорчатые тканые ковры.

Впрочем, Каден лишь мельком окинул взглядом все это, его внимание тотчас привлекла широкая кровать, занимавшая бо́льшую часть пространства – кровать, устланная шелками и усыпанная пухлыми подушками. Он поискал глазами стул или скамью, но слуги, поднявшие в горы все эти вещи, очевидно, считали освещение более важным, нежели сиденья. Здесь было некуда податься, некуда повернуться: везде мешалась эта громадная постель. Тристе, едва ступив внутрь, замерла возле входа, а Каден, изо всех сил стараясь выглядеть небрежным, приблизился к ложу и опасливо провел рукой по кашемировым одеялам.

– Ну что же, – проговорил он, – по крайней мере, она большая…

Тристе не ответила.

Каден повернулся, пытаясь вспомнить какую-нибудь из шуточек Хенга, чтобы разрядить напряжение, но все шутливые мысли вылетели у него из головы, когда его взгляд упал на девушку.

Она стояла у входа, дрожа с головы до пят. Платье расплылось пятном на ковре возле ее ног. Под ним на ней ничего не было. Непроизвольно, почти инстинктивно, Каден жадно окинул ее взглядом: стройные ноги, гладкая кожа, полный изгиб грудей. В Аннуре, перед храмом Сьены, стояла мраморная статуя богини – воплощение физического совершенства, апогей человеческого наслаждения. Ему доводилось слышать, как мужчины шутили насчет этой статуи, перечисляя то, что они хотели бы сделать с богиней, если бы остались с ней наедине, и однажды во время прогулки Каден с Валином какое-то время исподволь рассматривали скульптуру, заинтригованные красотой, которую едва могли постичь. Однако по сравнению с Тристе мраморные изгибы и изящные пропорции казались неуклюжими, чуть ли не уродливыми.

Он пытался вспомнить хинские упражнения, на овладение которыми потратил столько лет, упражнения, которые помогли бы ему охладить жар и привнести долю разума в хаос, заполонивший его ум. Безуспешно. Тело Тристе было стройным, даже хрупким, но эта хрупкость манила его, тянула к себе сильнее, чем крепкая веревка, и на протяжении нескольких ударов сердца он боялся себя, боялся того, что может сделать с ней. Он попытался отвести глаза, но это было невозможно, как остановить собственное сердце.

Внезапно, издав короткий гортанный вскрик, Тристе бросилась к нему, движимая, как он вдруг понял, больше вином и страхом, нежели плотским желанием. Она неуклюже врезалась в его грудь, опрокинув его назад, и они рухнули на кровать одним клубком переплетенных конечностей. Каден пытался вырваться, но она цеплялась за него, отчаянно раздирая его балахон.

– Подожди, – молил он, пытаясь успокоить девушку, не привлекая постороннего внимания за эфемерными полотняными стенками павильона. – Постой!

Это лишь еще больше подстегнуло ее неистовство. Каждый год Каден помогал монахам связывать коз для стрижки и забоя – и каждый год он бывал заново ошеломлен силой, скрывавшейся в теле животного, доведенного до состояния паники. Такая же паника владела сейчас Тристе, и за несколько мгновений девушка преодолела его сопротивление, опрокинув его на спину и прижав к кровати, невзирая на его превосходство в размерах и весе. Руки, стиснувшие его запястья, были словно кандалы – настолько же невозможно оказалось разорвать их хватку. «Она сильнее меня!» – подумал Каден удивленно, хотя и не прекращая борьбы. Потом в девушке словно бы что-то сломалось. Она все еще продолжала бороться, но невероятная сила ушла из нее, и Каден в конце концов сумел с ней совладать. Когда он вырвался из ее объятий и посмотрел вниз, то увидел, что в ее лиловых глазах набухли слезы.