Брайан Стейвли - Клинки императора [litres с оптимизированной обложкой]

– Нее, – протянул Валин, похлопывая по своему рваному, пропитанному потом мундиру. – Меня главным образом привлекала одежда.

– Тебе надо было идти в монахи. Ничто не сравнится с шерстяным балахоном.

Валин хохотнул, и они оба устремили взгляд на дальние горы и долины, сидя бок о бок, по-товарищески разделяя простоту молчания. Если бы мог, Каден сидел бы вот так целый день – да что там, целый год, – наслаждаясь тихим плеском воды, звуками ветра, пронизывающего ущелья, ощущением солнечного тепла на озябшей коже. Все это было знакомо ему, он понимал эти вещи так, как давно уже перестал понимать собственного брата и даже самого себя.

– Итак, – произнес Валин спустя долгое время, – как же мне теперь тебя называть?

Не отрывая взгляда от далеких вершин, Каден обдумал вопрос брата. На протяжении долгого бегства из монастыря у него не было возможности ни вспомнить о своей скорби об отце, ни подумать над своим новым статусом в жизни. Проведя восемь лет среди хинских монахов, он не был даже уверен, помнит ли он еще, как люди скорбят. Тот факт, что он теперь являлся императором Аннура, суверенным властителем двух континентов, вождем миллионов людей, ощущался не более чем просто фактом; истина еще не явилась ему. На мгновение ему захотелось превратить это все в шутку, ответить каким-нибудь ироническим замечанием, однако он почувствовал в этом побуждении что-то неправильное. Это было бы несправедливо по отношению к монахам, погибшим из-за него, к Валиновым людям, прилетевшим за множество лиг, чтобы его спасти, к его отцу, который тоже провел долгие годы учеником в Костистых горах, а теперь лежал в своей холодной гробнице.

– Видимо, «Ваше Сияние», – продолжал Валин, тряхнув головой. – Вроде бы так полагается по протоколу?

Каден не отрывал взгляда от пылающего шара заходящего солнца. «Может быть, так же выглядят мои глаза», – подумал он.

– Да, верно, – отозвался он наконец. Потом повернулся к Валину. – Но когда рядом нет других людей… Когда мы с тобой наедине… В конце концов, кто-то же должен называть меня по имени, верно?

Валин пожал плечами.

– Как скажешь… Ваше Сияние.

Каден прикрыл глаза, переваривая это обращение, потом заставил себя снова их открыть.

– Что случилось с командиром другого крыла? – спросил он. – С Юрлом?

Он видел тело – нет, тушу, с выпущенными кишками и отрубленными кистями рук, с глазами, выпученными в выражении несомненного ужаса. Убийство было варварским, бессмысленным в своей жестокости.

Валин скривился, встретился с ним взглядом и отвел глаза. На мгновение Каден будто бы снова увидел того ребенка, которого знал десять лет назад – не уверенного в правильности своих действий, но не желающего это показать, пытающегося скрыть свое смятение под маской решительности.

– Была одна девушка, Ха Лин… – начал Валин, но замолчал.

Он принялся теребить полузаживший глубокий порез на тыльной стороне руки, пока не оторвал корочку, так что из раны снова полилась кровь. Но Валин даже не взглянул на нее. Когда же он наконец опять посмотрел на Кадена, его глаза вновь были прикрыты веками, непроницаемы. Теперь он был похож на солдата. «Больше чем на солдата, – подумал Каден. – На убийцу».

– Я думал только об одном: «Больше никогда». Я не мог допустить, чтобы он принес боль кому-нибудь еще. Никогда.

Валин стиснул кулаки, и кровь хлынула из раны, капая на камни.

– Но его руки… – медленно произнес Каден. – Было ли это необходимо?

– Еще как необходимо, – отозвался Валин голосом жестким, звонким, словно сталь, которую ковали слишком долго.

Каден долго смотрел на брата, пытаясь прочесть послание, скрытое в натянутых жилах под его кожей, его неосознанных гримасах, в шрамах и ранах, усеивавших его лицо и руки. Это было все равно что рассматривать свиток, написанный на давно забытом языке. «Ярость, – напомнил себе Каден. – Это ярость, и боль, и смятение». Он опознал эмоции, но после стольких лет, проведенных среди хин, он уже не помнил, насколько яркими они могут быть.

В конце концов он протянул руку и накрыл кулак Валина своей ладонью. Монахи не очень-то приветствовали физические контакты, и ощущение было для него странным – воспоминание из детства, настолько далекого, что оно казалось сном. Вначале Каден подумал, что брат отдернет руку, но спустя несколько мгновений почувствовал, как кулак разжался.

– Что случилось? – спросил Каден. – Что с тобой произошло?

Валин хмыкнул.

– У тебя есть неделя в запасе?

– Может, ограничишься коротким пересказом?

– Я научился убивать людей и видел, как их убивают другие, дрался с мерзкими тварями и выпил некую мерзкую жидкость, после чего у меня почернели глаза, появились возможности, которых я сам не понимаю, и достаточно ярости, чтобы спалить до основания целый город.

Валин помолчал.

– А как насчет тебя? – спросил он, и это звучало скорее как вызов, чем как любопытство. – Ты тоже не очень-то похож на монаха-книжника, которого я ожидал увидеть. Вчера вечером я почти поверил, что ты меня убьешь.

Каден медленно кивнул. Если Валин изменился за прошедшие годы – что ж, то же можно было сказать и о нем.

– Короткий пересказ устроит?

– В детали мы сможем погрузиться позже.

– Меня били, резали, замораживали и погребали заживо. Люди, которым я верил, перебили всех, кого я знал, а потом я за несколько минут понял, как перестать придавать всему этому значение.

Валин уставился на него. Каден смотрел так же не отрываясь. Молчание тянулось и тянулось – и внезапно, без предупреждения, Валин начал смеяться: сперва тяжело, с надрывом, потом все более раскованно. Он хохотал, сотрясаясь всем телом на узком скальном уступе, пока из его глаз не полились слезы. Сперва Каден недоуменно смотрел на это со стороны, но потом какая-то детская часть его существа, погребенная в глубинах ума, пробудилась и откликнулась, и через несколько мгновений он уже тоже хохотал, хватая раскрытым ртом огромные глотки воздуха, пока у него не заболел живот.

– Пресвятой Хал! – выдавил Валин, качая головой. – Пресвятой, мать его за ногу, Хал! Надо было нам остаться во дворце и продолжать играть в палочки.

Каден смог только кивнуть.

– Дело еще не кончено, – раздался голос Тана.

Каден обернулся. Монах взбирался по короткому крутому склону к месту, где они сидели; вплотную за ним следовала Пирр. Несколько восхитительных минут братьям было позволено посидеть бок о бок, похохотать над окружающими их ужасами, вспомнить прошлое; однако с прошлым было покончено, и впереди маячило будущее.

В сотне шагов позади, в ненадежном укрытии горного прохода, остальные члены группы готовились сниматься с места. Лейт проверял снаряжение птицы, снайперша с рыжеволосой сортировали оружие убитых эдолийцев, Тристе набивала большой мешок – по всей видимости, провизией.