Кшиштоф Пискорский - Тенеграф [litres, edited]

В подвале мы увидели заплесневевшие полки с запыленными банками. Цветное содержимое их напоминало препараты с мертвыми медузами.

— То что нужно? — спросил Князь, указывая в темный угол склада.

Я кивнул. Тень здесь была густой, смолистой, насыщенной, интенсивной. Чудесная тень, в которую я бы охотно нырнул навсегда.

Снова ощутил ту печаль, что пару раз уже приходила ко мне. Я вдруг особенно ясно осознал, что никогда больше не увижу восхода антисолнца, не согреюсь в текущем со всех сторон жаре тенесторонности дарфур .

— Все в порядке? — спросил Князь, видя, что я задумался.

Я кивнул.

Оставались мы во тьме довольно долго. Терпеливо дожидались полуночи. Обменялись парой слов о старых временах, вспомнили ночь перед нападением на замок Вульфенгард, когда вокруг царила такая же нервная атмосфера. К своему удивлению, я помнил все очень отчетливо. Значило ли это, что я все больше становился И’Барраторой?

Наконец во всем городе раззвонились колокола, музыка сделалась громче, крики и приветствия волнами катились вниз и вверх по мощеным улочкам, отражаясь от гладкого водного зеркала залива, в котором переливался огнями город.

Небо разорвал свет тысяч ракет. Тени во всем городе оказались — со всех сторон — под ударами светового потока, тенепространство затряслось.

В этом хаосе, который должен был ослепить дворцовых тенемастеров, я создал короткий и неглубокий укорот. Светлый мир сошел с тени, словно кожица с печеного яблока, почти без усилий. Второй конец перехода открылся во мраке одной из беседок нижнего сада.

Мы прошли туда уверенным шагом.

Овеял нас морской ветер. Глаза, пообвыкшиеся уже в темноте подвала, ослепли от огней и фейерверков, которыми кипел город. Звезды были словно белые гвоздики, вколоченные нам в зрачки.

Я закрыл лицо рукавом, чтобы глаза привыкли, потом бросил вокруг несколько быстрых взглядов.

Нижний сад был пуст. Бал шел вверху, над нами, на средней террасе. Одуревший павлин глядел в нашу сторону, склонив набок головку.

Я кивнул Князю, и мы двинулись к лестнице. Однако не прошли мы и десяти шагов, как со стороны дорожки раздался громкий крик:

— Стоять! Стоять, именем короля!

Мысли мои сорвались в галоп. Неужели дворцовые тенемастера заметили мой укорот? Что нам делать — сражаться или сбежать на ту сторону?

Я медленно повернулся на голос — к счастью, это был лишь одинокий стражник в золоченом доспехе.

— Что вы здесь делаете? Этот сад закрыт для гостей!

Он подошел ближе. Теперь я видел, что за золотой маской поблескивает пара молодых, почти ребяческих глаз. Наверняка это был его первый или второй год в страже. Нам повезло: более опытного гвардейца обмануть мы бы не сумели.

Князь тоже это понял, поскольку сразу же перехватил инициативу. Повис на плече парня и несколько нетвердо произнес:

— Я и мой друг поспорили, ну, на деньги, понимаешь? Что мы спрыгнем вниз. С террасы. Ну, я согласился, потому что, понимаешь, десять эскудо, но только в том случае, если он тоже прыгнет. Ну, мы и прыгнули! Представляешь? Прыгнули! — Князь громко захохотал.

— Господа, ступайте за мной, — спокойно сказал стражник. — Капитан захочет с вами поговорить.

— Капитан? Да срал я на капитана! Видишь это, парень? Знаешь, кто я такой? — Князь сунул ему под нос кулак с блестящим перстнем.

Глаза под маской сузились. В полумраке парень видел золотой герб на щите, усаженном бриллиантами, но явно не мог вспомнить, кому он принадлежит. Знал лишь, что перстень очень, очень дорогой.

В этом городе герб Черного Князя в последний раз видели пару лет назад, а в огромной толпе министров, комиссаров и высоких чиновников, нанятых королем, не так-то просто разобраться.

— Я проведу милостивых государей… к лестнице.

Я старался не показать, какое облегчение принесли эти слова. Все это время я держал руку на шарфе, рядом с рукоятью шпаги, которую мог бы выхватить одним движением. Я даже встал на идеальном для выпада расстоянии — рассчитывая, что сосредоточенный на Черном гвардеец не заметит этого маневра.

Еще больше я обрадовался, что не пришлось начинать вечер с убийства. Вспомнилась моя бабка, которая всегда говорила: во время праздника Джурхад люди, сбрасывая свои ежедневные маски, раскрывают огромное окно, сквозь которое на них может сойти как добро, так и зло. Джурхад — это единение, при котором душа соединяется с миром. И этот процесс нельзя отравлять, поэтому…

Я встряхнул головой. Ведь это была не моя бабка, и ничего из сказанного ею совершенно меня не касалось.

А еще я понял, что это не была и бабка Арахона. Старая женщина говорила все это Кальхире.

Я вздрогнул и ускорил шаг, чтобы догнать стражника, который вместе с Черным уже почти добрался до лестницы. Под теплым ночным ветром кусты кланялись им, словно аколиты.

— Туда, милостивые господа, — сказал парень, когда мы приблизились. — И не забывайте: нижний сад под запретом. Есть законы, что касаются всех, кроме короля.

Черный Князь похлопал парня по плечу и что-то пробормотал, а я сделал вид, что поддерживаю товарища. Мы двинулись в сторону, откуда доносились музыка и смех.

Недолгий подъем — и над последними ступеньками показался ослепительный, словно солнце, полный золота и шелков бал. Шаг Князя сразу же стал тверже.

У нас получилось.

Мы прошли меж танцующих пар, меж графов, герцогов, графинь, вице-министров, министров, генералов, полковников, ректоров, послов и консулов, высоких инспекторов, куртуазных и богатых матрон, меж всех тех Ламмондов, Родриганов, Эстувиллей, И’Деррано и представителей дюжин меньших родов, что сгрудились на террасе верхнего сада, — в толпе этой выглядевших совершенно обычно, лишенных мощной ауры, окружавшей их в их собственных имениях.

Я задумался, не таково ли истинное значение королевских балов — показать всем этим людям, что они лишь одни из многих и не могут тягаться с властителем. И пусть они жрут с золотых тарелок в пропотевших одеждах, толкаясь локтями и наступая друг другу на ноги, не понимая, что от людей внизу, за пределами дворца, отличаются они лишь более дорогими декорациями.

На изукрашенном помосте музыканты играли придворный контрданс, пот стекал из-под париков на их красные лбы и виски. Одна из пар промелькнула рядом со мной. Женщина в маске лисицы оставила своего партнера — танцор кружился еще мгновение, удивленно глядя на пустые руки. Она же попыталась увлечь меня в танце, однако я стоял не двигаясь, а когда она приблизила лицо, чтобы что-то сказать, сквозь отверстия маски она увидала глаза фальшивого Арахона. Глаза незрячие и глубокие, словно колодцы.

Она скрыла замешательство за переливчатым смехом и скрылась в толпе.