Роберт Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов

Альтсин кивнул и принялся одеваться. Ему принесли местные вещи: суконные штаны и льняную рубаху, крепкий пояс, онучи и обувь. Сбрей он бороду – и на первый взгляд мог бы сойти за аборигена.

– Рауна взяла оружие, своих людей, запас еды на несколько дней и пошла. Сперва они странствовали вокруг долины – не дальше, чем в половине дня дороги от нее, позже разведали местность вдоль реки, а потом берегом моря отправились на юг. Нигде не встречали людей, хотя находили следы селений, заросшие бурьяном поля, остатки дорог и даже следы одичалых овец и коз. Когда остров покидали, на кораблях не хватило места для животных. Так мы тогда думали.

Вор поправил пояс, надел сапоги и на всякий случай, чтобы дать понять, что слушает, кивнул:

– Вы ошибались?

– Да. Мы очень ошибались.

Что-то в голосе Оума заставило Альтсина замереть на половине движения и внимательно взглянуть на трон.

– Через месяц Рауна направилась на север, в глубь леса. И там она наткнулась на Имили и его женщин.

– Имвили, – сурово вырвалось у него из горла – само собой, бездумно, воспоминания бога проталкивались вперед, словно любопытные дети. Оум был прав, они смешивались с фрагментом души Реагвира все легче и быстрее. – Звался он Имвили из Ганверта. Был авендери , носил татуировки, но никогда не познал полного Объятия. Потерял ногу в битве с венлеггами, и его послали, чтобы охранял один из лагерей для рожениц.

– Так тебе это запомнилось?

– Он… Кулак Битвы сам выбрал его для этого задания. Это предполагалось наградой за верную службу. На поле битвы от безногого авендери не было бы никакого толка, а в лагере он мог пригодиться. – Альтсин встряхнул головой, сбитый с толку. Знание приходило настолько естественно, словно он вспоминал собственную жизнь.

– Да. И именно это мы и нашли. Лагерь для женщин, чьим единственным заданием было из года в год рожать детей, которых Имвили следовало обучать, чтобы, когда им исполнится четырнадцать, отсылать их на континент. Это были твои лагеря, Кулака Битвы Реагвира, созданные еще до того, как он полностью погрузился в безумие. И потому их приказали смести с лица земли. Все.

Эти слова вора потрясли, хотя, проклятущее проклятие, он должен был лишь улыбнуться и пожать плечами. Это не имело ничего общего с Альтсином Авендехом из Понкее-Лаа.

Но больно было тому, второму.

– Как это?

– Не знаешь? Он не знает? Когда он обезумел и принялся убивать всех на своем пути, уничтожать даже посланников других Бессмертных, было решено его ослабить. Никто не мог захватить те лагеря, поскольку на коже их обитателей горел знак Кулака, а потому выслали солдат, чтобы их уничтожить. Галлег, Лааль и Дресс назначили на эти задания наименее стоящие свои отряды. Дезертиров, бандитов, солдатню, насильно забранную в армию, несколько мелких чародеев. Они не ожидали серьезного отпора, в лагерях находились, главным образом, женщины, немного мужчин, которые должны были их оплодотворять, и множество детей.

Оум замолчал, позволяя, чтобы тишина наполнила пространство между ними, и в этой тишине Альтсин стал отбиваться от навязчивых видений. Это слишком отдаленное прошлое, чтобы иметь значение, повторял он, а кроме того, там были не его люди. Не его женщины, мужчины и дети. Их судьба ничуть его не касалась. Но почему, проклятие, он чувствовал, как ком подкатывает к горлу, а руки – трясутся?

– Мы осматривали следы, – продолжил бог, – а тех было много, хотя после… чистки острова прошел уже год. Часть лагерей застали врасплох, они не ждали нападения, часть захватили после короткой осады. Пленных не брали, целью было лишить Кулак Битвы сторонников, которые возносили бы ему молитвы, и рекрутов, готовых за него гибнуть. Уничтожили обитателей десяти из одиннадцати лагерей. Мужчин, женщин и детей. Всех.

– А последний лагерь?

– Тот, за которым присматривал Имили? То есть Имвили, если ты говоришь, что его звали именно так, я-то не помню точно. Тот лагерь сопротивлялся. Одноногий воитель провел тут свою предпоследнюю кампанию. Под его опекой было десять тысяч людей, из которых примерно треть – недобитки из других частей острова. Он спрятал женщин и детей помладше в лесах и в горах на западном берегу. Из немногочисленных мужчин и тех женщин, которые умели и хотели сражаться, создал стражу. Вооружил детей постарше, тех, кому было двенадцать-тринадцать, которые и так уже завершали военное обучение, – и начал нападать на захватчиков. Леса покрыл сетью ям, падающими деревьями и прочими ловушками, отравлял источники и уничтожал припасы пищи. Стрелял в спины и перерезал горла спящим. Мы должны печалиться, что никто не сложил песнь о его войне.

Альтсин почувствовал внезапный прилив гордости. Гордости за того воина, за его отчаянность и жертвенность. Проклятие! Это уж слишком. Он тряхнул головой: убирайся!

Не помогло.

– Он сражался полгода. Может, и дольше. Отряды Галлега и других богов скоро начали избегать западную часть острова, даже сопровождавшие их чародеи не решались заходить туда с того момента, как Имвили завлек двоих из них в ловушку, захватил и посадил живьем на кол. Но для Бессмертных цель все равно была достигнута, Кулак Битвы утратил источник новых воинов, а те, кто уцелел, перестали ему молиться, поскольку так оно чаще всего и происходит: мы отбрасываем богов, которые равнодушны к нашим страданиям. Потому через полгода они велели своим людям отступить, чтобы не терять их в ненужной партизанской войне. Покидая остров, они уничтожили все, что им удалось найти, и отплыли, чтобы уже не вернуться. Ничего не скажешь? Выглядишь так, словно сражаешься с мыслями – и проигрываешь.

Проигрывал, причем всерьез. Какая-то часть вора поглощала этот рассказ с бóльшим вниманием, чем посвятил бы ему сам Альтсин. И хотя он пытался эту часть себя придавить – не получалось.

– Гуалара рассказывала мне вашу легенду. Об Имили и Руане. Об их поединке и…

– О да! – Хихиканье Оума сотрясло всю комнату. – Нам понадобилась та легенда, чтобы как-то договориться. Они… были чужими – несколько тысяч женщин и подростков из племени, которое говорило на другом языке и почитало другого бога. Хотя тогда они уже не почитали никого. И мои дети – восемь тысяч потерянных и перепуганных душ. Знаешь, как было на самом деле? Рауна провалилась в одну из ловушек, поставленных Имвили. А когда сидела там с ногой, пробитой заостренным колышком, он появился лично, осмотрел ее, узнал, поскольку мои дети были выдающейся красоты, и решил убить. Вот так просто. Она вымолила, чтобы он этого не делал, изобразив одинокую жертву крушения и обещая служить и слушаться до конца жизни. А когда он, обманутый клятвами, вытянул ее из ловушки, Руана воткнула нож ему в живот. Что скажешь?