Роберт Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Память всех слов

– Это из-за того, что ты сказала графу?

Она покачала головой:

– Нет. Наверняка нет. Ему такие проблемы нынче не нужны. Проявляется схема… которую я не до конца понимаю… И мне это не нравится.

– Схема?

Ее глаза снова заволокло легкой дымкой:

– Тут и там… беспорядки и война. Чтящие Баэльт’Матран против местного божества. Та… сущность в мече, тот… протобог… мог выбрать себе в качестве противника рыбку и поменьше. Госпожу Войны, Галлега, Дресс, Быка, даже проклятущих Близнецов. Но он натравливает своих жрецов и аколитов на нее. Зачем? На Юге – так же… Агар никогда не вел войн за власть над человеческими душами, а теперь его воины планируют резню среди рабов, которые все как один поклоняются главной богине Империи. В чем тут дело?

Она заморгала, возвращая трезвость во взгляде.

– Ты знаешь ответ на этот вопрос? – обронила она саркастично.

Он качнул головой:

– Ты заигралась… впутала в свои планы Владычицу Судьбы. А она бросает кости на нескольких столиках одновременно с несколькими прочими… игроками. У каждого своя цель. И у каждого – своя, но всюду виднеется тень одной из трех сестер. Китчи, Лабайя, Огевра. Всегда на месте. Только это я и понимаю.

– Ох, – отмахнулась Малышка Канна. – То, что Эйфра станет обманывать, я знала с самого начала. Еще до того, как повстречала Лабайю. Меня не интересуют ее игры, я вывернулась из договора – и она тоже. Мужчина, которого я ищу, прибудет в город, а я приготовила ему достойное приветствие.

– Она может считать иначе. Кроме того… что-то изменилось.

– Что?

– Ты. Ты изменилась. С той ночи, как Иавва пришла за мной. Той, когда…

Она нахмурилась, теряя терпение:

– Та ночь… не была настолько уж важной, как полагаю. Если бы что-то тогда родилось, мир трясся бы и дрожал в своих основах, но – царит тишина.

Йатех прищурился и скривился, удивляясь, как можно быть таким… раздвоенным. С одной стороны – существо столь сильное, что разговаривает на равных с богами, а с другой – девица настолько несообразительная и слепая к тому, что происходит вокруг.

– Тишина? А ты была на улице? Выйди – увидишь эту тишину. Как на поле битвы перед первой атакой. А в городе Агара? Ты сама говорила, что там начинает кипеть. Хотя должна царить тишина. Помнишь? С какого времени оба города движутся к резне?

– Издавна. – Она послала ему специальную, припасенную для развлекающих ее дураков улыбку. – В Понкее-Лаа уже много месяцев Храм Реагвира набирает новых верных, а на Юге… ох, на Юге проблемам с рабами вот уже больше тысячи лет.

– Верно. Но почему это происходит сейчас? В обоих городах одновременно? Ведь когда мы покидали Коноверин, там все шло к лучшему, верно? Мужчина в алом проиграл, на троне должен был воссесть миролюбивый и добрый князь. Тут тоже совсем недавно царил порядок, я помню, что реагвиристы татуировали на себе знак своего бога, но не лезли в драку. Все пошло кувырком в ту ночь. Что тогда случилось?

Улыбка ее превратилась в гримасу сосредоточенности.

– Ты о битве на Севере? Говорят, что вороны так наелись падалью, что не могли взлететь… погоди, молчи. Было много смертей, много душ, вырванных из тел, использовали множество сильных боевых заклинаний. Это их эхо я слышала.

Он помнил, какими новостями город жил несколько дней. Се-кохландийцы проиграли большую битву с возвращающимся на свою родину народом изгнанников. Храмы и часовни Лааль украсились тогда яркими лентами и гирляндами цветов. Жрецы Каллега срезали волосы в знак печали. И все. Никаких религиозных противостояний – хоть, быть может, это потому, что и один, и второй культ в Понкее-Лаа не имели слишком много последователей.

– Ты уверена? Сколько войн и битв вели в мире в последние годы? И сколько отголосков их будило тебя среди ночи? И не только тебя, если я верно понимаю. Сколько раз Владычица Судьбы посылала в те места одну из сестер? Сколько? И сколько раз все начинало клониться к войне, одновременно здесь и на Дальнем Юге?

Он говорил медленно, не повышая голоса и не подчеркивая отдельных слов. Он уже видел такое выражение на ее лице: сосредоточенное и серьезное. Еще не настал момент, чтобы чешуйчатая, ядовитая сущность выглянула у нее из глаз, но ему казалось, что там, в глубине, что-то шевелится, дрожит, словно зеркало вод, тронутое внезапным движением.

– К чему ты ведешь?

Да. Он и правда должен оставаться осторожным.

Он медленно вдохнул и сказал ей.

Мы все откуда-то происходим. Нет ни единого существа, что взялось бы из ниоткуда, ни одного события, которое бы стало существовать само по себе. Всегда есть некое начало. Банальность, содержащаяся в этом утверждении, скрывает более глубокую истину. Ибо что мы сделаем, если окажется, что корни любого из нас, даже те, кого мы презираем и ненавидим, общи? Что самый главный враг – это наш брат?

Корни сеехийцев тянулись в прошлое дальше, чем кто-либо мог предполагать.

Альтсин стоял у каменной стены и вел пальцами по ее плоскости. Старая. Ужасно старая и полуразрушенная. Лишь она и сохранилась поблизости – высотой в несколько футов. Остальные остатки домов едва просматривались над поверхностью земли: просто три дюйма камня, уложенного так, чтобы создавать абрис длинных стен. Он насчитал двадцать прямоугольников площадью восемь на тридцать ярдов. Не осталось никаких следов того, как они делились внутри, а потому на первый взгляд могло показаться, что это остатки сараев для скотины.

И на самом деле ошибка была невелика. Память опять подкидывала Альтсину подсказки, но он вновь и вновь отбрасывал их. Лагеря для рожениц, где женщины выпускали в мир детей так долго, как только могли, и отсылали их на войны за своих богов. А когда становились бесплодны и не могли рожать – брали в руки оружие и отправлялись вслед детям.

Он ударил кулаком в стену, притягивая к себе удивленный взгляд Аонэль.

Это, пожалуй, самая серьезная сила людей, подумал он. Умение игнорировать правду, если она для нас невыгодна. Отбрасывать все, что может выбить нас из равновесия или заставить изменить взгляды.

Альтсин не хотел, чтобы это оказалось правдой. Хотел верить, что эта часть воспоминаний Реагвира – ложна. И что не было сделано то, о чем рассказывал ему Оум, когда Аонэль пошла передать его волю остальным и приготовиться к двухдневному путешествию.

– Мои дети боялись твердой земли, боялись леса, деревьев, ручьев и рек. Но я знал, что они не могут вечно жить в остатках того, чем я стал, словно черви на трупе. Ты даже не представляешь, как непросто было отыскать добровольцев, которые покинули бы мою долину и отправились на разведку. – Тихий смех окружал вора со всех сторон. – Потом согласилась Рауна Гха Нойр. Она… ты бы сказал, что была она офицером, командующим абордажным отрядом. Отважная женщина, умела сражаться, принимала участие во множестве битв, даже знала несколько здешних языков. Из ее отряда выжили восемнадцать человек, но только трое, – вздохнул он, – только трое нашли в себе смелость отправиться на разведку вместе с ней. Так их пугало то, что могло случиться вне долины.