Александр Прозоров - Бремя богов

Рука воспитанника братства просто не поднималась нанести смертельный удар тому, на кого молились сотни тысяч людей! Он не мог предать, обмануть всех, для кого посланник небесных духов являлся спасением и единственной надеждой на лучшую жизнь – Ласку, Бороду, Луниноя и всех остальных потомков небесной куницы; не мог предать Беролапа и его друзей; не мог лишить надежды бесчисленных детишек, которых каждый день спасал от ран и болезней властелин лесовиков, не мог обрушить отчаяние на их матерей и отцов.

Но вместе с тем разум Золотарева напоминал – повелитель оборотней должен исчезнуть! Историю человечества нужно сохранить, оставить прежней. Будущее должно принадлежать людям, а не полузверям.

Если этого не сделать – его мир исчезнет. Больше того – просто никогда не возникнет!

Не появится братства, не родятся его родители, никогда не увидит этого света смешливая Иришка.

Чтобы спасти его, Степана Золотарева, вселенную – требуется уничтожить Любого! Любой ценой и несмотря ни на что!

И это понимание рвало душу воина великой Купавы на части.

– Будь я проклят! – скрипнул зубами воспитанник древнего братства. – Почему повелитель оборотней не оказался нормальной мерзкой сволочью?! Почему мне так хочется стать его другом?!

Тем временем праздник лесовиков по принятию новообращенных постепенно перешел в общую пирушку, утихшую только с первыми лучами солнца. На рассвете к Золотареву неожиданно подобрался тяжело ступающий Беролап, уселся рядом:

– Ты уже вернулся, мальчик по имени Старый? – сыто икнул он. – А мы и не заметили. И каково тебе показалось в новом облике, дружище?

– Это было здорово, – мрачно ответил воспитанник братства. – Жалко, быстро кончилось.

– Любого благодари за дар его великий, – широко зевнул оборотень. – Хотя… Он тоже уже спит. Еще до рассвета ушел.

Беролап отвалился на спину, закинул руки за затылок и опустил веки.

– Спит, говоришь? – Колдун из будущего глубоко вздохнул и тоже закрыл глаза, изгоняя из своей головы все посторонние мысли.

Очищенное медитацией сознание с легкостью уловило сияние собравшихся неподалеку живых душ. Тусклых огоньков обычных уставших смертных, ярких факелов, явственно принадлежащих урожденным оборотням, и еще одного человека, энергетика которого сияла, словно прожектор на фоне ночных звезд. Кому принадлежал этот свет, догадаться было нетрудно – и Золотарев осторожно потянулся к нему, с интересом разглядывая, оценивая, словно бы прощупывая обжигающую сущность, буквально раскаляющую ткань мироздания. И вдруг заметил нечто странное и непонятное: тончайшую светлую нить, натянутую, словно струна и направленную строго на запад.

Чародей расслабился, скользнул вдоль этой лесы невесомой тенью. Промчался лесами и реками, лугами и болотами…

Нить внезапно оборвалась – и невесомая тень закружилась, завертелась, пытаясь понять, куда она попала? Пригляделась к реке, к селению, к городу неподалеку и его яркому хозяину.

Лес, протоки, подозрительно знакомый изгиб реки и холма над нею, тихое болото и поселки на другом берегу. Ручей, зеркальная отметка…

Его собственный след…

– Да это же Москва! – открыл глаза молодой колдун. – Повелитель оборотней чем-то привязан к берегу Москвы-реки!

Настоящая ворожба больше всего похожа на игру в шахматы. Выиграть партию в этой старинной игре очень просто. Достаточно просчитать все возможные варианты перестановок. Единственная проблема в маленьком нюансе: вариантов развития партии столь много, что простой перебор позиций даже на пять ходов вперед превращается в абсолютно неразрешимую задачу.

Точно та же беда и с заглядыванием в воду. Чтобы внимательно проследить человеческую жизнь – нужна еще одна жизнь. А если ее «пролистывать» наскоро – легко упустить нечто очень важное.

В искусстве прорицания не сильно помогает даже технология вычисления экстремумов. Ведь экстремум – это точка перегиба. Резкого изменения судьбы. Когда погибает молодой, сильный и здоровый человек – это экстремум. Когда чахлый и больной человек вдруг спрыгивает с печи и берется за меч – это экстремум. Когда умирает больной человек, либо когда бывалый воин убивает сотню врагов – ткань мироздания не меняется, ибо это естественное течение вещей. Не экстремум. В результате – любой, самый тонкий и тщательный расчет способен упустить не то что одинокую смерть – а даже целую кровавую битву.

Давать постоянные точные ответы способно только одно: талант прорицателя. И его терпение с трудолюбием напополам.

Проследить миг появления повелителя оборотней в этом мире оказалось несложно – как раз по моменту возникновения светящейся струны. Через воду в деревянной миске колдун смог даже рассмотреть, как будущий хозяин лесов вгоняет глубоко в землю какой-то оберег, больше похожий на маленький колышек. Так получалось, что на уровне чистой энергетики с самого начала пребывания в этом мире главный полузверь находился на привязи, прицепленный некими заклинаниями к принесенному с собою талисману!

Может статься, он и вовсе не повелитель, а игрушка в чужих руках? Суперсобака на суперповодке?

Возможно, Золотарев никогда бы не разгадал эту загадку – если бы не оговорка Беролапа об амулете любви.

А кого может любить повелитель лесовиков, если он не сблизился ни с одной из женщин этого времени?

Только кого-то из своей эпохи!

Колдун заглянул в будущее, пролистал близкие годы – и вскоре нащупал продолжение ниточки там.

Вот тогда детали мозаики сразу и встали точнехонько на свои места!

Все оказалось легко и просто – если забыть о том, что на все эти магические расследования воспитанник братства потратил полный год.

Ведь, помимо копания в тайнах повелителя оборотней, шаману из рода куницы требовалось еще и следить за покоем своего кочевья, предупреждать сородичей о возможных несчастьях, о переменах погоды, о рождении детей, а также осматривать степь, вырезать из оленьих рогов и черепов амулеты, ходить за дровами и следить за приключениями еще четырех выбранных соколом пришельцев из будущего.

Впрочем, последним он занимался чисто из любопытства.

По необходимости шаман следил за скифами.

Послышался дробный топот – и на цветочную поляну, густо пахнущую сладкой ванилью и травяной пряностью с примесью гнильцы, выехали восемь юных всадников. Розовощекие, белокожие, ясноглазые, без малейших признаков усов или бороды – вряд ли даже самому старшему из потомков змееногой Табити было больше пятнадцати лет. Однако вольготная степная жизнь – свежий воздух, обильная мясная пища и дни, проведенные в седлах на страже отар, в погоне за хищными ненасытными волками или вкусными быстроногими зайцами – сделали их тела гибкими, руки сильными, а взгляды острыми. По меркам двадцать первого века они выглядели начинающими, но уже неплохо тренированными качками. Может, не столь крепкими, как лесовики – все же, махать топорами им почти не приходилось, – но вполне достойными обложек женских глянцевых журналов, до появления первых из которых оставалось всего лишь двадцать восемь веков.