Ярослав Веров - Земля 2.0 (сборник)

Они вышли из столовой в серую ночь Зиона, пахнущую травами и морем. Ефим повернулся к Але и решительно поцеловал ее в щеку. От него пахло чесноком. Из-за холмов разнесся резкий звук, далекий и тревожный.

— Что это? — спросил Ефим.

— Дельфины, — прошептала Аля, сжимая его руку. — Что-то случится. Что-то случится…

— Зайди-ка на минуточку!

Аля уже поняла, что не судьба ей сегодня выспаться, и свернула с дорожки в обзорную матушки Павлины. Поклонилась от порога, с любопытством пробежалась глазами по комнате. Триста с лишком окуляров Доммы передавали происходящее сюда, на высокие прозрачные стены. Аля подпрыгнула, увидев вдруг на экране серые дельфиньи бока, — вот показался хитрый глаз, заглянул в объектив, хвост шлепнул по стеклу…

— Где это они? А свет откуда?

— Вниз приплыли, к осолонителю, — сказала Павлина, останавливаясь рядом с Алей. — Там внутри комната есть, оборудование для связи, экраны, как здесь… Ты донырнешь, метров пятнадцать. Надо бы тебе там все показать… на всякий случай.

Павлина была в домашнем теле с минимумом функций — электронный ящик на колесах с одним щупом. Махнула им и поехала в глубь комнаты. Аля пошла за нею.

Алину матушка выделяла, проводила с нею больше времени, чем с остальными. Может, потому, что та интересовалась биологией и обладала «умом живым и подвижным», а может, просто жалела ее из-за сбоя в утробе на первом запуске. Из троих сестер и брата (в угодном Господу соотношении) выжили в пятой утробе только Аля и Игрек.

— За тем и позвала, Алечка, — сказала Павлина невнимательно, будто мысли ее были далеко. — Я уже спать собиралась, тут увидела, как ты идешь от столовой. Подумала — надо бы ей показать… убежище.

— Зачем мне убежище, матушка? От кого убегать? — Аля, как делала не раз, протянула от стены разводку питания, гибкие шнуры с физраствором, подождала, пока матушка встанет «в стойло», начала подключать. Ей нравилось о Павлине заботиться — будто из младшеньких кого одеялом на ночь укутывать.

— А незачем, так и хорошо. Господь позволит — проживете счастливо… в бесконечном своем пионерском лагере. Неважно, что это, Аля. Вот что у вас — оно и есть. Знаешь, когда мы летели, можно было в виртуальность подключаться, отдыхать от мыслей своих бесконечных, а то ведь и с ума сойти можно, и было дело с Ланой… Так мне иногда кажется, что мы еще летим и все это я себе придумала в таком же электронном сне. И Море, и Домму, и тебя придумала, девочка моя… Яромир? О, он страшный человек. Или уже не человек… Господу предан люто. И на том условии, что Господня воля с его собственной совпадает. Пока все с тем согласны — совет да любовь. Но он скорее мир разрушит, чем даст ему себе поперек пойти. У него там на корабле плазменные пушки, оружие настоящее, не чета нашим шахтерским резакам…

Аля слушала, кивала. Матушка ей частенько говорила такое, что знать не положено, да и неприятно. Одна только тайна Але нравилась — за верхним экраном была спрятана фотографическая картинка с очень высоким мужчиной в очках и двумя красивыми девушками. У той, что справа, были светлые волосы, веснушки и курносый нос. Такой когда-то была женщина Полина, прежде чем уверовать в Звездоходца, принять электронную схиму и почти двести лет спустя оказаться на Зионе.

Сама удивившись своему порыву, Аля обняла матушку, прижалась щекой к гладкому металлу. Павлина и не почувствовала — уже отключила окуляры, а тактильных сенсоров у этого тела не было.

Зевая, Аля наконец добралась до спальни, поправила одеяло Игреку, погладила его волосы, пушистые, как у малыша. С подсвеченного изголовья улыбались мама и папа, те, что когда-то зачали их обоих и благословили пробирки, в которых дети спали слепым сном семян одуванчика. Родители давно умерли на Земле. Но силою любви и веры свершилось немыслимое, и вот возвышаются над безжизненной планетой три Доммы Зиона с новым человечеством. Когда будут прорыты все тоннели, в ледяную степь снова выйдут матушки и батюшки во внешних телах, собирать кольца силовых установок для новых Домм. Загудят поля, притягивая из разреженной атмосферы атомы бора, кремния и кислорода, привязывая их друг к другу, навсегда сплавляя в крепкое стекло куполов…

Так думала Алина, засыпая, — не словами, а кусочками мыслей, которые были одновременно и картинками, и желаниями, и даже додумывать их было не надо, они возникали на долю секунды, как тени в черном сонном калейдоскопе, и исчезали в никуда среди других теней.

Утром Марья приплясывала посреди спальни в трусах и майке.

— Вставайте, лентяйки! Идет-грядет величайшее событие в жизни Доммы и всех ее обитателей!

Аля подумала, что Марья за последнее время сильно развилась по женской части, а сама она все еще плоская, как в десять лет. И тут же поэт в ее душе («славу Господу творя, на Зион родилась я!») схлестнулся с ученым, которого пыталась из нее воспитать матушка Павлина.

Следует ли считать «обитателями» только людей или же все формы жизни, большинство которых, совершенно очевидно, никогда не узнает о соединении Домм и не поедет в гости по подземному тоннелю? Не было ли «величайшим событием» наполнение Доммы кислородом и появление первых живых существ? Заливка Моря? Запуск утроб и рождение первого человеческого поколения? «Много уже было великих событий, — решила Аля, — и сегодня лишь одно из них». Так, успокоившись, она принялась за работу — экран полнился делами и поручениями.

После завтрака (омлет Игреку не понравился, и он его выплюнул прямо Але в волосы) — уроки математики и зоологии для самых младших, девятилеток, шумных и возбужденных, потому что кто-то пустил слух, что во Второй Домме народ мутировал, отрастил клыки и когти и имеет вкус к человечине.

— Ничего такого не будет, — говорила Алина, но они не слушали.

После обеда (соевый суп) надо было плыть на лодке с Ефимом и Марьей, брать пробы воды в пяти разных точках Моря. Лодка скользила по серой глади, Марья баюкала руку, наливающуюся синяком от укуса верблюдицы по кличке Ассоль. Аля показывала, к каким буйкам плыть, набирала воду в разноцветные пробирки, вкручивала их в анализатор. Море было в полном порядке, даже лучше, чем ожидалось, процессы становились стабильными.

— Наверное, ничего уже сегодня не случится, — сказал Ефим, прищуриваясь вдаль. — Не будет стыковки… А может, она уже была, а мы не заметили. Кто знает, как оно происходит?

Как только он так сказал, с севера, от скал, послышался гул, а потом по всему миру прошла звуковая волна, слабая дрожь, хлопок раскупоренного сосуда.

— Как такое не заметить, — пробормотала Марья. Глаза ее раскрылись очень широко, как у человека, присутствующего при чуде. Мир изменился. Они теперь были не одни.