Ярослав Веров - Земля 2.0 (сборник)

Професс хмурился и играл желваками. Он тоже пришел поговорить о том, что тяготило душу. Оранжерея превратилась в некое подобие неформальной исповедальни; и брат Аллоизий в определенной мере был прав, высказывая подозрение, что это место стало моим храмом, но ответственность в том лежала не на мне одном, но на всех нас.

— Ты знаешь, Помидорушек, — обратился ко мне Габриель, — что мой отец был видным физиком и работал на БАКе? Он столь истово искал опровержение сотворения Вселенной по воле Божьей, что я, руководствуясь духом подросткового противоречия, выбрал путь служения Христу. Ведь всякое действие рождает противодействие, ну, ты в курсе, Помидорушек. В свое время я изучал физику, словно солдат, который зубрит язык противника лишь для того, чтобы допрашивать пленных. Сейчас передо мной стоит задача удостовериться, действительно ли на Марсе случилось чудо. Для этого я должен усомниться в факте чуда и проверить иные гипотезы научными методами. Сейчас я — мой отец. Знаешь, это так странно и тревожно. Как будто время мне отомстило.

Габриель замолчал, подняв взгляд в прозрачный свод. На стекле лежали отсветы догорающего дня. Я опустился на плоский марсианский камень, оставленный для красоты у края дорожки, и приготовился слушать дальше.

— Говорят, что способность истинно верующих видеть ангелов и слышать голоса святых объясняется феноменом измененного сознания, — вновь заговорил професс. — Я также знаком с основными положениями квантовой физики. На квантовом уровне реальность определяется наблюдателем. И на квантовом уровне существует все и сразу — Бог, Акт Творения, Большой Взрыв, пришельцы, ангелы, безжизненный космос, Стивен Хокинг — олимпийский чемпион. Мы как будто заняты перетягиванием каната, и тот, кто победит, реализует свой сценарий квантового мира в мире классической физики. И сейчас я выступаю на противоположной стороне, Помидорушек. Сильна ли моя вера? Не пора ли принять чудо априори, свернуть исследования и перебросить все силы на строительство храма? Как ты думаешь, брат?

Внезапно професс потемнел лицом, схватился за грудь и зашелся мучительным кашлем. Я вскочил на ноги, одним движением переместился к столу, на котором во вместительной пластиковой бутыли грелась вода для полива. Пока я искал, а затем наполнял пластиковый стакан, професс успел прокашляться. Он шумно прочистил горло, сплюнул на грядку и в недоумении уставился на свой плевок. Ком мокроты был коричнево-красным, словно кусок несвежего сырого мяса.

— Domine miserere… — пробормотал Габриель обескураженно. — Только этого не хватало!

— Монсеньор! — встревожился я. — Что с вами?

— Понятия не имею, — ответил он. — В груди саднит, я думал — простуда.

— Нужно, чтобы брат Яков вас осмотрел. Сейчас же, — сказал я.

Я сопроводил професса в лазарет, который был расположен в гулком матовом куполе с тонкими стенами. Все материалы для его строительства «напечатал» «Голиаф». Я вызвал брата Якова — тот молился в своей келье на борту «Святого Тибальда».

— Жан Батист тоже жаловался на кашель, — поделился Яков. — Я и сам неважно себя чувствую.

— Что-то инфекционное? — еще сильнее заволновался руководитель миссии.

— Я вскоре выясню, монсеньор, — пообещал Яков, прижимая головку стетоскопа к волосатой груди Габриеля.

— Похоже, Господь приготовил для нас испытания, — заметил я.

— Ступай-ка лучше к своим кустам и помоги им опылиться, — бросил мне Яков.

Он обнаружил, что професс болен эмфиземой легких в начальной стадии. Прописал ему отдых, дыхательную гимнастику, кислородотерапию и какие-то особые препараты-ингибиторы, которые «Давид», до сего момента не производивший ничего сложнее порошкового вина для причастий, с натугой синтезировал больше суток.

Красноватый цвет мокроты был обусловлен не кровью, как мы все опасались, а вездесущей марсианской пылью. Мельчайшая взвесь, по консистенции похожая на дым, попадала в бронхи и альвеолы, приводила к обызвествлению и появлению инородных тканей. Увы, но с этим ничего нельзя было поделать. Яков пророчил на наши головы хронические силикозы, бронхиты, эмфиземы, возможно — даже рак. Судя по его угрюмой мине, жизнь на Марсе не обещала быть очень долгой и простой.

У меня появились симптомы позднее, чем у остальных братьев. Это была одышка, упадок сил, субфебрильная температура, а затем — кашель-кашель-кашель… сводящий с ума, вызывающий головную боль, провоцирующий бессонницу и доводящий едва ли не до рвоты. Я не мог прочесть даже «Pater noster», чтобы не заперхать, брызгая во все стороны красной слизью.

Можно было встать посреди лагеря в разгар дня и по кашлю определить, кто и где находится.

«Голиаф» напечатал для нас грубую ткань, и теперь каждый монах таскал с собой по отрезу, чтобы не пачкать плевками палубу корабля и полы в постройках лагеря. Тряпки с застиранными багровыми пятнами сушились на бельевых веревках внутри оранжереи, добавляя своим видом одухотворенному зеленому царству мирской прозаичности.

В Ватикане возникшую проблему разбирали на специальном консилиуме. Наш незаменимый «Давид» получил новое программное обеспечение с огромной базой формул различных препаратов и улучшенных алгоритмов их «печати». После обновления софта устройство намертво «зависло». При перезапуске вместо гула, напоминающего жужжание трудолюбивого улья, под кожухом затрещало, и отсек наполнился вонючим дымом. Брат Томаш, на попечении которого находились оба 3-D принтера, за несколько минут выдернул на голове остатки волос. «Давид» на время выбыл из производственного цикла. К счастью, нам удалось устранить поломку собственными силами: часть необходимых деталей «напечатал» «Голиаф», часть — выпилили из электронной внутренности «Святого Тибальда». «Давид» ожил, но все равно отказывался синтезировать половину препаратов из новой базы, упрямо выдавая сообщение о богомерзкой системной ошибке.

Професс и брат Яков решили оптимизировать рабочее пространство в оранжерее, чтобы обустроить на высвободившейся площади маленький «санаторий». Они собрались разместить бок о бок с моими помидорушками койку, чтобы заходящиеся кашлем и непрерывно харкающие братья могли отдыхать и наслаждаться влажным, насыщенным запахами земных растений воздухом. У меня были припасены возражения на этот счет, но мне велели заткнуться.

К сотому солу стены базилики были практически завершены. Жан Батист занялся монтажом арматурного каркаса конхи — полукупола над будущим алтарем. Пустые проемы стрельчатых окон апсиды ждали витражей, а нам всем в свою очередь не терпелось увидеть, как спелые лучи солнца проникнут сквозь цветные стекла в храм, чтобы осиять алтарное возвышение, а вместе с ним — просторный неф.