Анастасия Машевская - Коготь и цепь [litres]

– Много причин, – уклончиво ответила Бану.

– Да хоть одну назови! – Упершись кулаками в столешницу, Русса вскочил.

По традиции на роль раманин избиралась одна из дочерей танских домов, реже кто-то еще. Сейчас, кого бы раману Тахивран ни выбрала, может выйти себе дороже: таны озлоблены, раздражены, и многие ненавидят друг друга. Того гляди, осадят в полном цвете Гавань Теней – и делу край. Остаются только чужестранки.

Было смешно и думать, чтобы перепуганная и мнительная государыня не надеялась каким-нибудь образом убить двух зайцев, поэтому Бану правомерно ждала подвоха. Если бы она хоть что-то знала о родине Гора, можно было бы строить какие-то предположения, что-то прогнозировать, пытаться разгадать замысел раману. Но поскольку наставник в свое время ничего, по большому счету, не рассказывал о стране, в которой вырос, приходилось устраивать разведку боем.

Русса все еще ждал ответа. Бану вальяжно повела в воздухе рукой.

– Хочу посмотреть на страну, в которой родилось одно немыслимое чудовище.

Русса выпучил глаза: что за ерунда такая? Пришлось объяснять.

– Русса, ну не будь дураком. Если царевна Орса станет раманин, значит, быть союзу этого Орса и Гавани Теней, и, значит, однажды мы можем стать союзниками. Но если север восстанет против Яасдуров или ахрамад Кхасав не женится на иноземной царевне, мы можем стать и врагами. В обоих случаях стоит узнать их получше. Не переживай, много времени мне не понадобится.

– Не переживать?! – взвился Русса, но, не найдя ни слов, ни смелости для признания, примолк. Бану и не требовалось, чтобы брат говорил, – хорошо, что он измучен чувством вины. Совесть – единственный способ держать в узде тех, у кого слишком сильные руки, прямая спина и вечно хорошее настроение.

Русса осел, не зная, что сказать, и больше не решаясь поднять на сестру глаза.

– Прошу прощения, госпожа, – постучали в дверь посреди затянувшейся паузы. – Прибыл командир Бугут, просит вашего разрешения.

Тану попросила брата пока молчать о разговоре и велела пустить Бугута. Им есть что обсудить. К тому же в обсуждениях подобного толка у Бану всяко больше уверенности.

Бану обрисовала планы дальнейших дел Бугута в нескольких скупых фразах. Деталям свой час. Выставив за дверь командира, танша кликнула Лигдама и наконец освежилась с дороги. Пока служанки помогали госпоже с ванной, оруженосец сбегал за ужином на двоих. Когда Бансабира в присутствии последнего облачалась в платье (Лигдам все еще учился правильно шнуровать корсажи, впрочем, как и Бану. И трудно сказать, чьи успехи были более плачевны), молодой мужчина поинтересовался, кого надо пригласить к трапезе. Ответ изрядно удивил:

– Иттаю, мою кузину.

Лигдам молча кивнул и метнулся за танин. Бансабира, напряженно хмурясь, разглядывала себя в зеркале: ну и о чем, скажите, полагается болтать с женщинами? Ладно, Гистасп же как-то нашел с ней общий язык, так что и она, Бансабира, сумеет. А ведь Гистасп далеко не Серт. Просто всегда улыбается, ведет себя вежливо и немножко заискивающе – так, как свойственно сильным людям, робеющим перед еще более сильным противником. С его бледной физиономией не удивительно, что командующему удается поддерживать обманчивый образ середнячка с такой убедительностью. Настолько сжился с собственной маской, что и не заподозришь, насколько однозначны его взгляды, крепка вера в себя, неколебима воля. Настолько, что и не заподозришь, что он, Гистасп, едва ли не храбрейший в ее армии воин, а его самообладание стократ тверже, чем у самой Бану.

– Звала, Бансабира? – спросила Иттая в дверях. Она говорила все еще робко, называя Бану по имени с неуверенностью. Сестра она тебе или нет, а Мать лагерей – это Мать лагерей. К тому же титулы танин и ахтаната применялись к боковым ветвям основной линии «защитников» исключительно для краткости, об этом не следовало забывать.

– Да, Иттая, заходи, – улыбнулась Бану вполне искренне. Кто знает, может, сестру, которую в свое время Бансабира сумела найти в Шавне Трехрукой, она сыщет и здесь, в этой учтивой северянке? Ведь даже возраст у Иттаи и Шавны совпадал – обе были старше Бану на четыре года.

– Располагайся, – пригласила танша, мягко поведя рукой в сторону стола с ужином. – Поболтаем немного…

Гистасп сопротивлялся, как мог. Отнекивался, приводил разные убедительные доводы. Маатхасу было все равно. В оконцовке он скрутил альбиноса в захват и по дороге с верфи затащил бедолагу в кабак.

Не то чтобы Гистасп был трезвенник – таким он не грешил лет с пятнадцати. Просто пить с таном, за которого отвечаешь головой, явно грозило неприятностями.

Маатхас знал Гистаспа дольше и немного ближе, чем Бансабира. Вполне подходящая компания. Поэтому, злоупотребив своим превосходящим положением, он настоял на самом крепком эле. Гистасп исправно заговаривал зубы Маатхасу, пил меньше, ел больше – кто-то должен остаться во вменяемом состоянии, а судя по действиям тана, тот отчетливо вознамерился напиться до отключки. О чем они в итоге говорили – если вообще говорили – и сколько выпили, Сагромах так и не вспомнил. Понял только, что лежит в кровати, свернулся калачиком и заснул. Была глубокая ночь.

С трудом отконвоировав отяжелевшую от хмеля ношу в отведенный тану покой, Гистасп закрыл за собой дверь и выглянул в коридор.

– Ну и что это такое? – строго спросила Бану. Танша стояла одна и явно поджидала командующего. Тот мгновенно понял, что влип.

– Это не то, что вы думаете. – Гистасп от таких слов чувствовал себя крайней степени идиотом, но ничего лучшего на ум не шло.

Бансабира мгновенно учуяла подпитие подчиненного, грозно нахмурилась, сверля взглядом, а потом вдруг коротко и почти незаметно улыбнулась.

– Ладно. Ничего не хочу знать, – все еще с недовольным лицом буркнула танша. Впрочем, Гистасп слышал, что она не злится. – Просто пожми плечами и скажи, что, мол, с кем не бывает.

Гистасп даже это несложное поручение выполнил запоздав – сначала таращился на таншу, ища подвох. Потом улыбнулся, пропев привычное робко-нахальное, смиренное и снисходительное одновременно «Как прикажете». И вдруг посмотрел на таншу так, как ей меньше всего хотелось, чтобы на нее смотрел он.

Бансабира поторопилась уйти. Гистасп недолго поглядел ей вслед и нетвердо направился в комнату, которую занимал сам. Сравнительно большая, светлая только в первой половине дня, она идеально подходила неоднозначному характеру, каким обладал альбинос. Следовало как можно скорее лечь спать, Гистасп понимал, уже предвкушая погружение в хорошо взбитую постель. За время похода он истосковался по таким незамысловатым удобствам, как конь по майской траве за зиму. До Бойни Двенадцати Красок он, окончив военную академию Яввузов, жил в городе неподалеку от фамильного чертога. Будучи с самого начала перспективным бойцом из тех, кого обычно стараются заполучить в штабы, Гистасп был назначен Свирепым наставником тринадцатилетнего Руссы. Неплохое начало, как ни крути.