Анастасия Машевская - Коготь и цепь [litres]

Обучение молодого бастарда он вел дотошно и требовательно, чем тогда заслужил доверие покойного тана. Позже, еще до того затяжного перерыва, который северяне сделали в Бойне Двенадцати Красок, его положение существенно изменилось. Гистасп стал действительно опытным, провел несколько успешных кампаний. Именно это, когда военные действия со стороны Яввузов возобновились, помогло ему примкнуть к лагерю Бану.

Увидев дочь Сабира Свирепого на ужине, посвященном воссоединению семьи Яввуз, Гистасп сразу почуял нутром – девчонка не промах. А присмотревшись, увидел в ней свой путь к силе. Пользуясь благоприятными обстоятельствами и доверием за былые заслуги, Гистасп испросил дозволения тана «присмотреть за тану в делах».

Ему потребовалось полгода, чтобы, развеяв опасения и подтвердив домыслы, распознать Бану получше. Потом, задумываясь, он часто хмыкал самому себе: что за идиот! Стоило сначала, увидев поединок Руссы и Бансабиры, догадаться, что нрав у танши окажется именно таким. Стиль боя всегда отражает характер бойца. Расчетливая и непредсказуемая даже тогда, когда кажется, что ты уже знаешь все ее представления о совести, чести, честности и справедливости и мастерски умеешь на них играть.

Гистасп сумел к ней приблизиться. Это не удалось Гобрию, Дану, Юдейру, Одхану, Раду, даже Руссе, если подумать, сколь бы дружелюбный и любовный тон ни носили их отношения. А он, Гистасп, смог. Сейчас, во времена мира, ясно, что Бансабира полагается на него больше, чем на брата. А уж про роковые случаи и говорить нечего! Это он видел ее слабость у Ниитасов, он обнимал и утешал ее тогда; он подсаживал ее в седло, зная, насколько рискованным может быть его промах; он прошел с ней осаду, он бился с ней плечом к плечу десятки раз, он привел ее к победе в том бою, когда она по юной дурости, беременная, бросилась в авангард, доверив ему командование. Он, в конце концов, принимал ее роды.

Не Русса, не Сабир и никто другой.

Гистасп хмыкнул: надо же, каким стал чувствительным. Того и гляди прослезится.

Командующий не прогадал: по возвращении ему одному из четырех генералов было дозволено поселиться в фамильном чертоге танов Яввуз. Его заботы теперь касались не бастардов, а законных детей семьи, пусть и не от прямой ветви Сабира. Единственным соперником ему, Гистаспу, в значимости для Бану теперь мог стать только Сагромах Маатхас. К счастью – надо же быть таким дураком! – этот мужественный и серьезный воин, никогда на памяти Гистаспа не знавший жалости к себе, совсем отчаявшись, потащил его в таверну и, напившись, выдал, как на духу, больше положенного. Нет, говорил тан мало, но строить смешливую физиономию, будто все вокруг происходит воистину забавно, спьяну не удавалось.

Гистасп не глуп, ему этого хватит.

Полный воодушевления от осознания того, как планы, задуманные прежде, теперь складываются подобно мозаике, командующий толкнул дверь спальни.

На мгновение замер на пороге, потом наглухо заперся и злым шепотом выругался: в комнате царил разор. Разворочена кровать, изодран гобелен с волком Яввузов, личные вещи и одежда выброшены из шкафов и комодов на середину комнаты; стол в дальнем углу покрыт перемешанными и помятыми бумагами. Первым делом Гистасп метнулся к ним.

Комнату освещал только догорающий камин, Гистасп наскоро зажег несколько потушенных на столе свечей, принялся рыться в записях, надеясь понять, кому это было нужно. Поиск не дал ни одной зацепки: документы и записки были смяты, разбросаны в беспорядке, но ничего не пропало.

Разобрав все, как было, Гистасп сел на пол, прислонившись спиной к столу, и задумался. Послание недвусмысленное – кому-то он стал сильно мешать. Но кому именно, Гистасп сообразить не мог. Если говорить о командовании армией, он, кажется, со всеми старался наладить как минимум нейтрально-вежливые отношения. Впрочем, были еще солдаты подразделений, у этих вполне может оказаться на него зуб – все-таки они куда чаще испытывали на себе силу генеральского приказа. Но дело в том, что обычный солдат и близко не может подойти к покою командующего, а уж войти внутрь без ведома последнего – и подавно.

С трудом подавив ярость, Гистасп выглянул в коридор и с устрашающим видом устроил допрос стражникам. Кто тут был, когда, зачем? Те только разводили руками – их смена настала в полночь, а с тех пор никого тут не было. Гистасп велел срочно позвать тех, кто был до этого. Те на вопросы командира ответили схожим образом. Гистасп вернулся в комнату и озадаченно вздохнул. Его не было в чертоге почти двадцать часов, караул у дверей сменяется каждые четыре. Народу не так много, можно опросить всех, главное сделать это так, чтобы танша не прознала. Лишний шум ни к чему. Вдруг выяснится, что все это случилось по ее воле, чтобы что-нибудь такое преподать Гистаспу за вольнодумство.

Уснуть командующий так и не смог, хмель из головы давно вышибло, он решил перебрать в уме все варианты, полагаясь на собственную логику и интуицию. И первым в списке тех, кто мог за что-то влезть к Гистаспу без умысла хищения, а только для того, чтобы навести страху, был Маатхас. Ревнивый тан имел все шансы и поводы учинить разгром в его обиталище. С его титулом обойти стражников у двери ничего не стоит. Но, к несчастью, будто нарочно Маатхас именно сегодня по дороге с верфи потащил Гистаспа пить, так что по всему выходило, что Сагромах тут ни при чем.

А может, внезапно осознал Гистасп, как раз наоборот. Ведь Сагромах именно сегодня намеренно ухлестался так, что его пришлось тащить до чертога почти волоком. Хотя сказать, чтобы Маатхас выпил чересчур много или легко пьянел, Гистасп не решился бы. Командующий принялся гулять по комнате, скользя взглядом по перевернутой кровати с рваными подушками и изрезанным одеялом, скошенным ставням окон, разбросанным и изодранным вещам, сломанному оружию.

Против этой догадки был только один аргумент: не Маатхас набился к нему в компанию, а его, Гистаспа, тану назначила ответственным за удобство гостя. Мало шансов, что за случившимся стоит Бану. Да, это могла бы быть она, но Гистасп сердцем чуял, что нет. К тому же, если на то пошло, сегодня утром его из чертога в компании Сагромаха выпроводил Русса. Правда, над этой догадкой Гистасп от души расхохотался: кто угодно, только не этот бастард! Гистасп его учил, Гистасп ему советовал, Гистасп, как и Русса, соблюдал интересы Бансабиры пуще собственных. К тому же, захоти командир «меднотелых» отомстить за что-нибудь или бросить вызов, сделал бы это давно.

Оставался только Каамал. Яфур мог чего-то прознать, за что-то взъесться, мог узнать (и наверняка узнал), насколько доверительна Бану с Гистаспом, и решил, что не может позволить выходцу из низов, командиру без роду и племени, влиять на решения танши, тем самым воздействуя на судьбу его единственного внука. Не надо быть жрицей Ангората, чтобы понимать, что у Каамалов свои планы на Гайера. Если так, то Яфур вполне мог убедить Руссу еще утром отправить Гистаспа с Маатхасом из чертога куда подальше. Сколь бы Русса ни строил грозную рожу, он довольно мягкий и внушаемый, Гистасп выведал это еще кучу лет назад. Сам Яфур тем временем мог без труда мозолить глаза всем присутствующим, надоедая до заикания, когда кто-то из его подкормышей учудил в комнате Гистаспа разгром. В этом случае и впрямь зацепок стоит искать у самых ранних караулов.