Анастасия Машевская - Коготь и цепь [litres]

– Ну?

– Вроде, – прохрипела Бану.

Тогда Гор сел рядом, спиной к спине, и утвердил собственный меч промеж согнутых ног, превратившись тем самым в некое подобие спинки стула, на которую могла откинуться танша.

– Все, беленький, свободен.

– Тану? – Недовольный Гистасп перевел глаза на Мать лагерей. Та отбросила голову на плечо наставника и, с трудом моргая, поглядела на подчиненного снизу вверх. Во взгляде отчетливо читалась мольба: «Ну поступи уже ты так, как тебе нравится! Перестань спрашивать меня и реши что-нибудь сам!»

Гистасп помыкался еще несколько секунд, потом командным тоном разогнал всех земляков, вернулся к Клинкам Богини и сел на землю. А что? На нем обычная одежда, в которой он воевал, упражнялся, советовал Бану что-нибудь. Так что можно и в песок.

Когда подоспел Лигдам, Гор взял из его рук одежду и мех с вином, пересел к Бану лицом, переместив ее меч так, чтобы женщина оперлась на него спиной, осмотрел и с новой силой развеселился.

– Ох, давно я не трогал этих ножек! – Взял женщину под щиколотки и осторожно вытянул конечности.

Орсовцы разошлись сами, обсуждая бой. Не ушла только Джайя, пристально наблюдавшая за Змеем, которой никто здесь не мог приказывать. Дан остался с ней, хотя тискать за плечо перестал. Лигдам примостился рядом с Гистаспом. Гор и Бану вели себя так, будто вообще были одни.

Гор снял с Бану сапог, поддел ее ножом штанину у основания и рывком разодрал до колена.

– Да уж, хорошо зацепилась, – внимательно рассмотрел размашистую ссадину. Зубами откупорил мех, без предупреждения облил вином рану, заставляя Бану корчиться. Потом снял с женщины безрукавку, внимательно осматривая повреждения. То, насколько спокойно танша позволяла выродку себя раздевать, заставляло Лигдама давиться воздухом от смущения, а Гистаспа – от злобы. Как наивно было думать, что он смог к ней приблизиться! Понятно, что речь не идет об интимных прикосновениях, но ему, Гистаспу, танша в жизни не позволила бы вот так непосредственно себя лапать! Что же, этому животному она доверяет больше, чем ему?! Так, выходит?!

Гор аккуратно потрогал наплывавшие синяки на костях рук и ног – места, которыми Бану наносила или блокировала удары в рукопашной. На одном задержался – он был поверх шрама, которого Змей не помнил.

– Давно он у тебя?

Бансабира качнула головой:

– Пару лет. – С тех пор, как, ощетинившись в полуразрушенном форте, пурпурные отбивали восьмитысячное подкрепление оранжевых.

– Вот и я думаю, что не мог оставить рубца в таком несуразном месте.

– Ты с каких пор такой болтливый и заботливый? – уточнила танша. Гор тем временем разорвал на полосы снятую с женщины безрукавку, страдая при этом жутко от раны в кисти. Принялся заматывать ободранное колено, затем – царапину на левом плече.

– Ну, – самодовольно оскалился Змей, – я всегда таким был.

Бану разозлилась и слабо пнула его поврежденной конечностью.

– О себе заботься.

Каждый закончил с ранениями сам. Бану с помощью Лигдама оделась в свежую тунику. Гор повторно перевязал ладонь и, состроив снисходительную физиономию с оттенком важности, подхватил Бансабиру на руки. От неожиданности та взвизгнула совсем невнушительно.

– Ты сдурел?

– Ну ты же сама сказала, что не сможешь сегодня встать, – объяснился мужчина. Такое заявление стало последней каплей. Бансабира подобралась в его руках и попросту врезала кулаком в челюсть. Не очень сильно. От обиды Гор Бану выронил.

– Сама дойду, – отозвалась женщина, встала и, с трудом волоча ноги, добралась до спутанной на краю пустыря лошади. Расплела связь, собралась с силами и не вскочила, как бывало обыкновенно, а самым натуральным образом вскарабкалась в седло.

И тут случилось нечто совершенно неожиданное: к ней вплотную подошла Джайя и ухватила лошадь за уздцы.

– Вы, – шепнула полным негодования голосом. – Вы! – выкрикнула царевна следом, и Бану так и не смогла определить, кто она именно.

– Больше не смейте приближаться к Змею и появляться на людях голой!

Уголки Бансабировых губ дрогнули вниз.

– Я одета, – заметила женщина то ли всерьез, то ли в шутку.

– А вчера – были голой! И сейчас щеголяете своими… – От негодования Джайя не могла найти обидных слов. – Ногами! Да вас стоило бы высечь только за то, что позволяете себе носить штаны! Но… это!.. Это!.. Клянусь Богом, я сегодня же поставлю в известность отца! Кем бы вы ни были, вы не можете так оскорблять царское достоинство семьи Далхор!

Бансабира, как ни старалась, никакой связи в обвинениях царевны уловить не смогла. Поэтому выдала единственное, что уяснить удалось:

– Ваше высочество, передайте отцу, что если он намерен выдать вас за ахрамада Яасдур и при этом еще хочет указывать мне, как одеваться, то пусть для начала лично хотя бы дважды выбьет меня из седла.

– Дважды? – хмыкнул Гор, вслушиваясь. – Какая ты стала робкая!

– Я уже говорила: Алай – царь, в лояльности которому поклялся ты, Тиглат Тяжелый Меч. Этого вполне достаточно, чтобы не ждать от него честной игры.

– Да как вы смеете! – Джайя, не находя слов, вытаращилась на Бансабиру, старательно изображая самое грозное выражение лица, какое могла.

– Я же говорил, тебе, Бансабира, следует звать меня «Гор»! – крикнул Змей, заметив, что Бану вырвала у царевны из рук поводья и тронула лошадь.

Бансабира задержалась, обернулась через плечо и бросила что-то на ласбарнском. Гор заухмылялся.

До конюшен было недалеко, но Бану знала, что не дойдет. Животное пустила медленно. Лигдам поспешил следом и держался с тану шаг в шаг. По кивку Гистаспа Дан с усилием уволок царевну во дворец, хотя та была явно недовольна, что ее пытается успокоить подданный заморской выскочки. Гистасп и Змей остались на месте, глядя вслед танше.

– Что она сказала? – спросил блондин.

Гор, все еще посмеиваясь, быстро подобрал перевод.

– Что-то в духе: «А тебе следует уже перестать считать, будто ты знаешь, что именно мне следует».

Брюнет захохотал вновь, потом прокомментировал.

– По-прежнему ведет себя как ребенок, – улыбнулся Гор.

Гистасп покосился на него одновременно с недоверием, неприязнью и интересом. Относиться к помощнику Алая хоть как-нибудь однозначно не выходило.

– Ты был ее любовником? – спросил альбинос в лоб.

Гор перевел глаза на собеседника.

– О, если бы! – пригорюнился он. – Я был ей кем угодно: отцом, братом, лекарем, врагом, – но только не любовником. Как ни прискорбно.

– Стало быть, это ты вырастил тану?

Гор задумался, потом пожал плечами, посерьезнев:

– Можно сказать и так. Хотя не совсем.

– В смысле? – обратился альбинос с нарастающим любопытством.

– Ну, правильнее сказать, что я ее учил. А вот повзрослела она без меня.