Анастасия Машевская - Коготь и цепь [litres]

Войдя в кабинет Берада, жрица опешила. Гостья сложила ладони в почтительном приветственном жесте и глубоко поклонилась.

– Светел твой день, Вторая среди жриц.

Шиада степенно подошла к девушке и обняла ее.

– Богиня в каждом из нас, в сердце и разуме, на земле и на небе, Линетта.

Девушка в объятиях вздрогнула – не надеялась, что Шиада помнит ее. А потом обхватила жрицу в ответ, содрогнулась опять и заплакала.

«Расскажи мне все», – мысленно попросила жрица. Самое время утереть чужие слезы, подумала Шиада: посторонние проблемы хорошо отвлекают от своих.

Змей спешился, передал поводья встречному слуге, велел покормить коня и вошел внутрь. Придорожная гостиница «Солдатский фонарь» совсем не изменилась за последние семь лет: старое, покосившееся здание, изъеденное временем и расшатанное пьяными постояльцами. Самое оно – остановиться на ночлег по дороге.

Змей отряхнулся и широким шагом направился в таверну. Вид он имел решительный: ни минуты не сомневался, что без труда справится с порученным заданием, – кто носит пламенный поцелуй Кровавой Матери Сумерек, может и не такое. Правда, даже на службе у Далхоров он не мог представить, что ему, кто верен одной лишь Госпоже Войны, кто видел живое ее воплощение, придется что-то там делать во имя Христа. Змей, конечно, дал себе труд в свое время – ознакомился с христианским учением, но никаким особым сочувствием к парню из сказаний не проникся.

– Тебе помочь? – спросил хозяин гостиницы из-за стойки, когда Гор подошел.

– Нанула еще здесь?

– А куда ж ей деться? И она, и девчонка ее дикая тоже.

– Я остановлюсь в их комнате. – Змей, не обращая внимания на хозяина, бросил на стойку пару медяков и пошел в известную комнату. Открыв дверь, он обнаружил, что мало что изменилось: те же потертые обои на стенах, тот же стол с ободранной лакировкой на правой передней ножке и парой стульев перед ним, кровать в левом углу у окна, и другая, поменьше, у правой стены. Комната маленькая, из-за мебели в ней не развернуться.

Двое, девочка и женщина, ужинали. Завидев гостя, последняя выронила ложку, и та шмякнулась с мерзким звуком.

– Ти… Тиглат, – констатировала женщина. – Какого ты здесь забыл?

– Ну, брось, Нанула, сначала нужно здороваться. Здравствуй. – Гор по-хозяйски закрыл дверь и вошел внутрь, устроившись на меньшей кровати.

– И тебе «здравствуй»… – Первоначальная агрессия женщины притухла, но настороженность никуда не делась.

– Это кто, мам? – Голос девочки оказался ниже, чем можно было ожидать.

– Я тебе потом расскажу.

– Она расскажет тебе сегодня. – Змей не сводил глаз с лица женщины. Из-под пыльных черных волос на Нанулу смотрели серо-синие льдины, которые за минувшие годы нередко снились ей в кошмарах.

– Зачем ты пришел, Тиглат?

Гор проигнорировал вопрос и обратился к ребенку.

– Как тебя зовут, дитя? – спросил он, чуть подавшись вперед. Но девочка – уже девяти лет от роду – только вздернула подбородок и дерзко ответила:

– Я – Намарна, и я вам не дитя!

– Хох! – заулыбался Змей, резво поднявшись и выпрямившись во весь рост. – Она мне нравится, – обратился он к Нануле. – Поговорим, когда… – вновь посмотрел на девчонку, – Намарна уснет.

– Где ты собрался спать? – бессмысленно спросила Нанула, наблюдая за Гором растерянно, но не в силах как-то спорить или сопротивляться.

– На полу.

Когда утром Намарна проснулась, взрослые спорили.

– У тебя нет на это права! – кричала женщина.

– Я все сказал, Нанула. И мы оба прекрасно понимаем, что я прав: у меня больше возможностей, – спокойно ответил Змей, так что женщина чувствовала, как поджимаются внутренности от скрытой в голосе угрозы.

– Ей нужны не возможности!

– Ей нужно будущее.

– Ты всего лишь третий сын лорда!

– А ты трактирная девка, – безжалостно произнес он. – Не пройдет пяти лет, ты предложишь ей ту же работу. Хватит препираться, Нанула. Мне пора в дорогу. Если Кровавая Мать позволит мне вернуться, будет по-моему.

– В таком случае – чтоб ты сдох, Тиглат!

Змей, не ответив, вышел вон и, только закрыв дверь, пожал плечами:

– Да, не фартит мне с бабами, – сказал себе под нос, почесал затылок. – Что ни женщина, желает мне помереть.

Невольно вспомнив о Бану, Гор погрустнел и даже как-то тоскливо вздохнул. Что ни говори, в том, что он приехал за своей дочерью от шлюхи, есть вина и Маленькой танши: будто, потерпев неудачу с одной, он надумал воспитать другую девочку.

Увидев Бансабиру в Орсе, Гор изумился, какой нашел ее: той же, что оставил, и при этом совершенно преобразившейся. Она ничуть не поменялась в том, что по сей день ухитрялась удивлять его и радовать – в бою и в беседе. С трудом уняв сердце, Гор позволил было расцвести надежде. Можно еще что-то изменить. Не исправить, а изменить радикально, начать заново, как велит Круг Уробороса, без истоков и завершений. Дать понять, что все, что было прежде, прежде и закончилось. Что теперь он готов быть Бану другом, братом, любовником. Клинок Матери Сумерек Тиглат Тяжелый Меч никогда не отказывался от обязательств, которые налагали на него обстоятельства. Когда-то Гор обещал Бану быть учителем – и учил, как мог. Сейчас он пообещал бы любые другие отношения, какие она позволила бы, и неукоснительно выполнял бы все, что требовалось…

Но Бансабира оказалась влюблена.

Конечно, она стала намного лучше за три года: сильнее, ловчее, бесстрашнее. И все еще оставалась слабее его. Как бы ни старалась, что бы ни делала. Гор мог сломать ее, скрутить, подмять под себя, отказать в свободе… Но когда любишь по-настоящему, защищаешь в первую очередь от себя. Тренировки – это одно, а вот акт насилия в его планы никогда не входил.

– Почтение! – донеслось из-за закрытых дверей покоя, отведенного прибывшей царевне. Все присутствовавшие в комнате, включая Джайю, побросали дела и склонились в поклоне.

Тахивран вошла важно и надменным взглядом ощупала невестку. Джайя стояла на возвышении, прикрытая раскроенными отрезами ткани. Светлейшая сделала жест рукой, веля портнихам продолжать, и уселась в кресло наблюдать за работой прислуги. Когда примерку закончили, Джайя осталась в одной нательной рубашке. Но едва одна из служанок протянула царевне шелковый халат, раману велела всем выйти.

Джайя скукожилась в опустевшей комнате – от прохлады и волнения: наедине с раману ей довелось остаться впервые. Тахивран подошла и, еле касаясь пальцами, сбросила одеяние, оставив царевну нагой. Рассматривала пристально: шею, груди, бедра, живот, кисти рук, ноги, щиколотки, пальцы ног и рук; распустила волосы и принялась перебирать, словно не замечая, что девчонка мерзнет; ощупывала пальцами, проверяя, насколько молодо и упруго тело.