Карен Монинг - Рожденная огнем

Фигура вырвалась из теней, целясь в горло Риодана огромными когтистыми руками. Она пошла волнами, начала меняться, словно пытаясь и не находя сил сохранить форму, — трансформировалась у меня на глазах. В сумерках золотые радужки глаз стали алыми, затем цвета запятнанного кровью золота, затем вновь алыми. Длинные темные волосы упали на гладкий лоб, который внезапно пошел рябью и отрастил выступающий гребень. В тусклом свете сверкнули черные клыки, стали белыми зубами, затем снова приобрели форму клыков.

Я достаточно наблюдала за трансформацией, чтобы опознать. Девятка больше не сможет называться Девяткой.

Теперь их десять.

Бэрронс блокировал горца, прежде чем тот дотянулся до Риодана, и внезапно все трое стали размазанными полосами движения — как Дэни, когда стоп-кадрирует, только быстрее.

«Сделай меня такой, как ты», — сказала я недавно Бэрронсу. Хотя, по правде говоря, я сомневалась, что смогла бы так жить. По крайней мере, пока я в нынешнем состоянии, пока во мне обитает вещь, приводящая меня в ужас.

«Никогда не проси меня об этом», — прорычал он. И его напряженный ответ сказал мне о многом, подтвердил, что он мог бы, если бы захотел. Благодаря нашему с ним беззвучному виду коммуникации я знала, что Бэрронсу не только противна сама идея, он говорит об одном из нерушимых правил. Когда-то он нашел меня в подземном гроте на грани смерти и, подозреваю, уже тогда обдумывал эту идею. Возможно, во второй раз он задумался, когда его сын вырвал мне горло. И был благодарен за то, что ему не пришлось выбирать.

Риодан, однако, сделал выбор. И не ради женщины, не ради всепоглощающей страсти — той самой, что заставила Короля Невидимых породить темный двор, — но по причине, которая мне непонятна. Ради горца, которого он едва знал. Владелец «Честерса» снова стал загадкой. Зачем он так поступил? Дэйгис умер или находился на грани смерти — его пронзила спицей Алая Карга, он был разбит о скалу и искалечен после падения в жуткую пропасть.

Люди умирают.

Риодану на это совершенно наплевать.

Бэрронс пришел в ярость. Мне не нужен звук — хоть я бы от него и не отказалась, — чтобы знать, что в груди Бэрронса, стоящего в той каменной комнате, рокочет нечто доисторическое. Ноздри раздулись, глаза прищурились, зубы сверкают в оскале, и он произносит слова, которых я не могу слышать, словно пытается подчинить горца, не прибегая к убийству. И это, подозреваю, скорее техника контролируемого ущерба, чем доброта, потому что, если Дэйгис умрет, он вернется в том же месте, где возрождаются остальные. Но тогда им придется возвращать его, и это не просто заноза в заднице, а установленный факт: десятый человек узнает, где находится таинственное местечко — что неведомо даже мне.

Я нахмурилась. Хотя, возможно, мои предположения трещат по швам. Может, они возрождаются там, где лично погибали в первый раз, и Дэйгис окажется где-то в немецких горах.

Неважно.

Как и Бэрронс, я была в бешенстве.

Если Риодан безнаказанно нарушил правила, как мне выяснить, где проводить собственные границы? И чего стóят эти границы, если их можно вот так запросто, под настроение, переступить?

Дрянные у меня ролевые модели.

Я обошла стол и присела на край Риоданова кресла, глядя вверх, на плоские экраны, расположенные по периметру противоположной стены, и жалея, что не умею читать по губам.

Дэйгис конвульсивно дернулся, упал на пол и забился в судорогах — в яростной битве за контроль над их общим телом зверь пытался прорваться наружу сквозь сковывающую его кожу. От меня не укрылось, что мы с Дэни ведем такую же войну — она против Джейды, я против Книги. Возможно, то же самое случается с людьми, побывавшими на передовой во время войны, — с теми, кто, как говорила Дэни, жил на полную: рано или поздно их тоже захватывает тот или иной демон. Я видела немало ветеранов еще дома, в Джорджии, и в их глазах наблюдала то же, что в последнее время замечала в своих. Неужели подобное неизбежно случается со всеми, кто слишком долго ходит в темной ночи без ограды? Возможно, это цена за то, чтобы не быть овцой. Возможно, именно поэтому в мире остаются глупые овцы.

Вероятно, в итоге они не так уж и глупы.

Хотя то, что произошло со мной, случилось еще до моего рождения. Не то чтобы у меня имелся какой-то выбор. Психопаты тоже рождаются каждый день. Возможно, внутренние демоны всего лишь случайным образом выдаются нам при сдаче карт. Мне выпал еще и Бэрронс, лучшая дикая карта из всех, которые женщина может держать в руке. Насколько его вообще возможно держать.

После того, что показалось мне бесконечным заклятием болезненной трансформации, Дэйгис заползает обратно во тьму, взбирается на каменную плиту и, сильно дрожа, укладывается там.

Я размышляю, что же с ним происходит. После первой трансформации в существ, каковыми они на самом деле являются, все из Девятки, как и вампиры, оказываются во власти бездумной жажды крови? Не знаю, способен ли он думать или его тело проходит настолько травмирующие перемены, что он, как и я, стал чистым листом. Интересно, как они собираются объяснять происходящее другим МакКелтарам и жене Дэйгиса. Впрочем, я понимаю, что они, очевидно, не собираются этого делать, поскольку отправили клан горцев домой, выдав для похорон чье-то другое тело.

Вот незадача! Я не вижу способа обратить ситуацию во благо. Разве что для Хло, если она когда-нибудь сможет воссоединиться с мужем. У меня нет проблем с внутренним зверем Бэрронса. По правде говоря, чем больше я его наблюдаю, тем больше он мне нравится. На данный момент даже больше, чем человек, поскольку человек не пришел ко мне, когда вернулся, хоть теперь я и понимаю, почему.

Дверь кабинета открывается, и на пороге вдруг возникает Лор. Я бросаю взгляд на себя, чтобы убедиться, что кресло, на котором я сижу, все еще видимо. Проглатываю облегченный вздох. Как выяснилось, оно достаточно надежно и не исчезает от соприкосновения со мной. Я аккуратно поднимаюсь — так медленно, что мышцы ног начинают гореть, — чтобы не скрипнуть, не зашуршать, ничем не выдать своего присутствия. Затем ухожу в сторону и отступаю спиной к стене.

До меня с запозданием доходит, что две ранее скрытые панели Риоданова стола остались на виду, а мониторы, показывавшие публичные части клуба, теперь демонстрируют то, о чем Лор мог и не знать. «Скрытные» — слишком мягкая характеристика Риодана и Бэрронса. Им скорее подходит общая фамилия «Не-суй-нос-в-мои-великие-дела». Я понятия не имею, рассказали ли они Лору о моей нынешней невидимости, но, если нет, я не собираюсь себя выдавать.

Лор оглянулся через плечо, проверил коридор, чтобы убедиться в отсутствии зрителей, и быстро вошел в кабинет, закрыв за собой дверь.