Майкл Суэнвик - «Ничего особенного», – сказал кот

– Мы вас слушаем.

Даргер продолжил рассказ:

– Результат вам известен. Нортон вывел сто тридцать различных бактерий, среди естественных функций которых было нанесение множества слоев разноцветных чернил в виде изящных сложнейших арабесок, приводивших в отчаяние фальшивомонетчиков всех мастей. Благодаря этому и, конечно, безупречной монетарной политике, сан-францисский доллар сделался общей валютой сотни наций Северной Америки. Увы, во всей этой организации оказалось единственное слабое звено – сам Нортон.

Нортон тайно создал собственный печатный двор, где, используя эти самые бактерии, организовал массовый выпуск банкнот, которые не только были неотличимы от настоящих, но, собственно, были настоящими, с какой стороны ни взгляни. Он напечатал их столько, что сделался богатейшим человеком на континенте.

К сожалению, этот великий человек попытался недоплатить своему поставщику бумаги. Поднялся скандал, в результате которого власти Сан-Франциско арестовали его.

Пират Лафитт изящным движением поднял указательный палец.

– Откуда все это вам известно?

– Но ведь мы с коллегой журналисты, – сказал Даргер и, увидев, как изменилось выражение лиц слушателей, добавил, вскинув ладони: – Уверяю вас, мы не имеем отношения к скандально-разоблачительным изданиям! Как видно из истории человечества, коррупция – это необходимый элемент существования любой власти, а мы искренне и действенно поддерживаем власти. Нет, мы составляем биографии видных лиц, и комплиментарность этих биографий целиком и полностью определяется щедростью заказчиков. Народ интересуют рассказы о юных героях, спасающих из огня богатых наследниц, о котятах, проглоченных крокодилами, но чудесным образом прошедших живыми и невредимыми через пищеварительный тракт, и, конечно, позабытые истории о местных возмутителях спокойствия, о которых по прошествии времени можно говорить без страха.

– История Нортона как раз относится к последней категории, – добавил Довесок.

– Именно так. Мы обнаружили, что, по странной причуде сложнейших правил банковского регулирования Сан-Франциско, созданные Нортоном денежные запасы нельзя ни уничтожить, ни пустить в оборот как полноценные деньги. Поэтому, чтобы не допустить противозаконного использования банкнот, их подвергли другому биолитографическому процессу, в результате которого они оказались глубоко пропитаны черной краской такого хитрого состава, что обесцветить ее нельзя, не разрушив при этом саму бумагу.

И вот тут-то история приобретает особый интерес. Нортон, если вы помните, был несравненным мастером своего дела. И, естественно, отцы города стремились и дальше пользоваться его услугами. Поэтому, вместо того чтобы заточить его в обычную тюрьму, они превратили особняк в маленькую крепость, обнесли его стеной, оборудовали там лабораторию, завезли все необходимое и усадили его за работу.

Представьте себе, что чувствовал при этом Нортон! Еще вчера он был в шаге от возможности начать использовать огромное богатство, а сегодня стал практически рабом. Пока он успешно выполнял то, что от него требовали, его снабжали отличной пищей, винами, его даже время от времени посещала жена. Но при всей комфортабельности тюрьма оставалась тюрьмой, и он не мог ее покинуть. Однако же он был очень хитрым человеком и, хотя не имел возможности устроить побег, придумал возможность отомстить. Пусть его лишили возможности пользоваться своим богатством, но такая возможность будет у его потомков. Когда-нибудь происхождение черной бумаги будет забыто, и ее выставят на публичный аукцион, как это обычно бывает со всеми никому не нужными порождениями бюрократической машины. Его дети, или внуки, или прапраправнуки смогут купить их и, прибегнув к гениальному методу, специально изобретенному им, вновь сделать эту бумагу полноценными денежными средствами и разбогатеть при этом, как Крезы.

– У древних была поговорка, – вмешался Довесок: – Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Прошло несколько десятков лет, Нортон умер, а черные бумаги так и оставались на складе. К тому времени, когда мы взялись за расследование, из его родных, похоже, на свете никого не осталось. У него было трое детей: дочь, не интересовавшаяся мужчинами, сын, умерший в юности, и еще один сын, который никогда не был женат. Правда, второй сын на пороге зрелости немало попутешествовал, и в том же самом семейном архиве (он, кстати, пребывал в безобразном состоянии), откуда нам стало известно о планах Нортона, мы обнаружили сведения о том, что он платил алименты внебрачному ребенку женского пола, которого прижил здесь около двадцати лет тому назад. Поэтому благодаря пониманию городской бюрократии, которым не обладали жена и дети Нортона, мы за взятку убедили соответствующего чиновника продать нам эту ненужную, по видимости, бумагу и отправились в Новый Орлеан. Где отыскали Тауни Петтикоутс.

– Это ничего не объясняет, – сказала мадам-мэр Трежоли.

Даргер тяжело вздохнул:

– Мы так надеялись, что вы удовлетворитесь частичным объяснением… Но вижу, что придется рассказать все до конца. Вы видите перед собою коробки с почерневшими банкнотами. – На верхней коробке не было крышки. Он протянул руку, взял пачку прямоугольных листов черной бумаги, помахал ею перед присутствовавшими и положил на место. – Теперь мы с коллегой представим вас нашей юной подопечной.

Даргер и Довесок поспешно переложили коробки, загораживавшие дверь, освободив проход. Потом Довесок постучал в дверь.

– Мисс Петтикоутс? Вы в надлежащем виде? Вас хотят видеть.

Дверь отворилась, и большие карие глаза Тауни нерешительно уставились на посетителей.

– Прошу, входите, – тихо, чуть дрожащим голосом сказала она.

Все просочились в дверь. Тауни посмотрела сначала на Даргера, потом на Довеска. Когда же они оба отвели взгляды, вскинула голову и зарделась.

– Кажется, я знаю, зачем вы все пришли сюда. Но… это правда необходимо? Может быть, можно не показывать этого?

– Увы, дитя, придется, – буркнул Довесок.

Тауни стиснула зубы, вздернула подбородок и уставилась прямо перед собою, как капитан шхуны, заплывший в опасные воды. А потом завела руки за спину и начала расстегивать платье.

– Магнус Нортон сделал то, чего не сумел бы никто другой – микроорганизм, который поедал бы черные чернила, которыми пропитаны банкноты, не повреждая других чернил. Для этого нужно всего лишь поместить купюры в соответствующий раствор, добавить мелкий порошок серебра как катализатор, и через неделю получим идеальные купюры сан-францисского образца и коллоидное серебро, – сказал Даргер. – Однако перед ним оставалась проблема – как передать родным информацию о создании этих организмов. Причем настолько ясно, чтобы сведения эти смогли пережить несколько десятилетий забвения, которые, как он был уверен, неизбежно последуют.