Нил Гейман - Одд и ледяные великаны [иллюстр.]

Орел оттолкнулся от края стены и стал спускаться кругами. Вскоре, тяжело хлопая крыльями, вернулся с поношенным башмаком из мягкой кожи. Бросил его рядом с Оддом и снова улетел в заснеженные сумерки, и принес второй башмак, близнец первому.

– Они мне велики, – сказал Одд.

– Башмаки Локи, – сказал орел.

– А-а, те, что по небу ходят, – вспомнил Одд, обуваясь. Потом подхромал к краю стены – и остановился. Сердце колотилось как бешеное.

Он попытался прыгнуть, но ничего не произошло. Он не смог двинуть ни единой мышцей.

«Ну давайте же, – сказал он своим ногам – здоровой и второй, сломанной и искореженной, которая постоянно болела. – На вас волшебные летающие башмаки. Просто идите по воздуху, ничего с вами не будет».

Но нет, ноги не слушались, и он не мог сдвинуться с места. Он повернулся к орлу, который выписывал вокруг нетерпеливые круги.

– Не могу. Я попытался – не получилось.

Орел испустил крик, мощно замахал крыльями и поднялся в снежное небо.

Еще один крик. Одд оглянулся. Орел мчался прямо на него с распростертыми крыльями, широко открытым клювом, нацеленными на него когтями и бешено горящим единственным глазом…

Одд невольно отступил на шаг, и когти орла просвистели рядом, промахнувшись на толщину перышка.

– За что?! – крикнул он вслед птице.

Потом глянул вниз и увидел землю. Вовсе не под ногами. А очень далеко внизу. Он стоял в воздухе безо всякой опоры.

– Ох, – сказал Одд. Потом улыбнулся и заскользил по небу, будто с ледяной горки, вопя при этом что-то вроде «У-и-и-и-и!» – и приземлился легко, как снежинка.

Потом снова оттолкнулся и принялся подпрыгивать – на десять, двадцать, тридцать футов…

Он направлялся к деревянным домам – к Асгарду, и остановился, когда услышал мявкающие звуки наподобие кошачьих.

По описаниям Ледяного великана Одд воображал богиню Фрейю довольно-таки пугающей, но – ничего подобного! Она и впрямь была красавицей – с золотистыми волосами и глазами, синими, как летнее полуденное небо, ее улыбка – радостная, нежная и всепрощающая – согрела сердце Одду. От этой улыбки стало спокойно, и он рассказал ей все… или почти все.

Когда она поняла, кто эти три зверя, улыбка стала еще шире.

– Так, так, так, – сказала она. – Мальчики! – Они находились в большом зале. Здесь было пусто, огонь в очаге не горел.

Богиня вытянула правую руку.

Орел, восседавший на спинке самого высокого стула с витиеватой резьбой, слетел с места и неловко сел к ней на запястье. Когти его с такой силой вцепились в бледную кожу, что на руке набухли багряные полосы, но она, казалось, не обратила на это внимания, по крайней мере, виду не подала.

Она провела пальцем по загривку орла, и он гордо вскинул голову.

– Один Всеотец, – сказала она. – Мудрейший из Асов. Одноглазый Бог Битвы. Тот, кто пил воду мудрости из источника Мимира [7] Мимир – слепой великан-ётун, хранитель Источника Мудрости у корней мирового ясеня. , возвращается к нам.

И принялась мять птицу левой рукой, придавать ей иную форму…

Теперь перед ними стоял высокий седобородый человек с жестким и умным лицом. Он был обнаженным, что, впрочем, его мало смутило. Подойдя к высокому стулу, он взял большой серый плащ и древнюю шляпу с обвисшими полями, которых, – Одд мог поклясться, – там не было раньше, и надел.

– Я был далеко, – рассеянно сказал он Фрейе, – и с каждым мигом все больше отдалялся. Спасибо.

Но Фрейя уже переключилась на медведя. Она мяла и месила его обеими руками. Так мать-медведица вылизывает своих новорожденных медвежат, языком придавая им форму. Под ее красивыми руками медведь изменился. Он стал рыжебородым, волосатым человеком с бугристыми руками, узловатыми, как очень старые деревья. Он был не великаном, но самым крупным из не-великанов. Вид у него был дружелюбный, и он подмигнул Одду, отчего мальчика неожиданно переполнила гордость.

Один бросил Тору тунику, и гигант отошел в тень одеться. Но на полпути остановился.

– Мне нужен мой молот. Мне нужен Мьёллнир.

– Я знаю, где он, – сказал Одд. – Спрятан в камне. Могу показать, если хочешь.

– Может, сначала все же закончим дела поважнее? – сказал лис. – Я следующий.

Фрейя весело поглядела на лиса.

– Знаешь, – сказала она, – многие предпочли бы лицезреть тебя таким. Уверен, что не хочешь остаться как есть?

Лис зарычал, потом рычание перешло в сдавленный кашель, и лис сказал:

– Милая Фрейя, ты со мной шутишь. Но недаром же про твое доброе сердце слагают песни:

– Локи, все это случилось только из-за тебя, – сказала она. – Все.

– Да, – сказал он. – Признаю. Но зато я мальчишку нашел. Нельзя же видеть только дурные стороны.

– Однажды я об этом пожалею, – мягко сказала Фрейя и с улыбкой коснулась черного лисьего носа, дальше пальцы побежали между ушами, вдоль хребта – до самого кончика хвоста.

Легкое мерцание – и вот перед ними человек – безбородый, с огненно-рыжими волосами и кожей такой же бледной, как у Фрейи. Глаза – зеленые осколки льда. «Может, у Локи до сих пор лисьи глаза, – подумал Одд, – а может, наоборот, у лиса всегда были глаза Локи».

Тор бросил Локи одежду.

– Прикройся.

Теперь Фрейя перевела взгляд на Одда. Ее нежная улыбка наполнила его мир.

– Твоя очередь, – сказала она.

– Это мой обычный вид, – сказал Одд.

– Знаю, – сказала Фрейя. Она присела рядом на колени и протянула руку к изувеченной ноге. – Можно?

– Конечно, если хотите.

Она подняла его легко, как листок дерева, и положила на большой обеденный стол богов. Нагнулась к его правой ноге и ловко отстегнула ее в колене. Провела ногтем по коже – и плоть раскрылась. Фрейя вынула кость, оглядела и помрачнела.

– Размозжена, – сказала она. – Так перемолота, что даже мне не под силу ее восстановить. Но немного поправлю.

Она принялась прилаживать, скреплять, притирать друг к другу осколки кости. Потом повторила операцию на мелких косточках стопы и пальцев, возвращая их на свои места. А после снова поместила кости в плоть, заклеила и приставила ногу на ее законное место.

– Очень жаль, – сказала богиня Фрейя. – Сделала все, что смогла. Стало получше, но не идеально. – Она вдруг задумалась, потом сказала с воодушевлением: – А что если ее вообще заменить? Хочешь, вместо твоей поставим тебе заднюю кошачью лапу? Или куриную?

Одд улыбнулся и помотал головой:

– Нее, моя мне как-то роднее.

Он осторожно встал и оперся о правую ногу, всей душой желая стереть из памяти картину, как ее только что отделяли от колена. Нога не болела. Почти. Гораздо меньше, чем раньше.

– Должно пройти время, – сказала Фрейя.