Евгений Шепельский - Варвар, который ошибался

По глазам Виджи я понял, что мне — снова! — удалось ее шокировать. Возницы и Тулвар хранили разумное молчание: прекрасно знали, какая это дрянь — врожденная честность.

Я тяжело оперся о стол, звякнули опустошенные тарелки, посмотрел на Виджи и сказал:

— Как и любые крайности, излишняя честность ужасна. Это не добродетель, о нет, это порок, вот как у эльфов — неспособность ко лжи. — Я подмигнул доброй фее. — Честный человек вовсе не означает — хороший человек. Карибдиз не рассудочно честен, он болен честностью с рождения, это его врожденный порок, как косоглазие, хвост или мягкое темечко у взрослого. Такой же порок, как лень, глупость или жестокость. Как же он до чина капитана-то дослужился, интересно… Ну… Виджи, вот тебе банальный пример: от недужного необходимо скрыть, что он болен, и тогда, возможно, недуг отступит. Так бывает, и часто. Понимаешь? Но человек, страдающий честностью, на вопрос больного ответит — да, конечно, ты болен, болезнь твоя, как говорят врачи, смертельна. Что в таком случае случится с недужным, а? То-то же. Ох, Виджи, все мы по-своему ужасны, кто-то больше — кто-то меньше. Но люди, в которых нашли свои отражения любые крайности — ужасны стократ.

Моя эльфийка просто молча кивнула. Она поняла .

Я обрадовался.

Раньше мне приходилось тратить куда больше слов и энергии, чтобы она уразумела, что к чему в мире людишек.

Самантий рыкнул, что-то пробурчал под нос, затем взглянул на меня:

— Что делать будем, Фатик?

— Встанем на обочину, улыбнемся и помашем грузу. Затем повесим барабан на шею и уйдем на закат, играя похоронные марши. — Я закашлялся: кошки драли мое горло без всякой жалости. — На самом деле, мы дождемся сумерек и похитим груз. Вернем его, как выражаются мои друзья из хараштийских низов… взад. Пишется вместе. — Я взглянул на возниц, — вы достанете четыре масляные лампы. Это для Лукового пути. И убедитесь, что лампы — заправлены. Ехать мы будем во тьме кромешной, и от ламп будет зависеть наша жизнь. Сейчас я схожу, разведаю обстановку, подсчитаю количество таможенных солдат, то да се. А вечером… совершим акцию. К счастью, у нас есть ударная сила — тролль. Если Карибдиз будет слишком ерепениться, я его убью.

Добрая фея кивнула:

— Мы убьем.

Господи, как же я любил ее!

Варвар, если дело требует — соври.

Врать следует так, чтобы тебе поверили.

Хотя лучше сказать правду.

Я сказал, чтобы меня ждали, и ждали терпеливо, я, мол, вернусь, и убрел на рекогносцировку, затенив лицо шляпой. Без оружия я чувствовал себя новорожденным младенцем, которого каждый — ну, почти каждый — может безнаказанно шлепать по попке. Еще одна запись в счете для капитана Карибдиза. Эта сволочь лишила меня не только груза, но и оружия, а для унижения варвара Джарси нельзя придумать ничего лучше!

А черно-багровая туча медленно, но неумолимо приближалась. Ее нес на плечах неизвестный мне пешеход. Он брел, шаг за шагом, к одному ему ведомой цели, с маниакальным упорством переставляя ноги, и в этом был, в общем, похож на меня. Однако же я ни за какие коврижки не стал бы встречаться с этим пешеходом нос к носу.

До Авандона туче оставалось не более тридцати миль.

Нет, меньше. Уже меньше.

Первым делом я, кашляя, отыскал известный мне веселый дом, что стоял рядом с таможенным двором. Там я купил час времени в комнате на втором этаже, выпроводил бойкую девицу под тем предлогом, что мне надо подготовиться морально (впервые изменяю супруге, черт, как же мне стыдно, нет, стой, не уходи… Нет, уйди, я позову, когда созрею, и не цыкай зубами, мне стыдно, о, как мне стыдно, однако зов плоти неумолим, смотри, как выпирает, и я скоро буду готов заняться прелюбодейством!), и принялся наблюдать за врагами, а солнце тем временем вставало все выше, и улицы наливались летним зноем.

Под началом Карибдиза было примерно два десятка солдат и дюжина клерков-счетоводов. Двигались они все, как и полагается живущим на юге, лениво, серьезными бойцами не выглядели. Я подумал, что Маммон Колчек в одиночку может расшвырять всех солдат, если его верно настроить, ну а счетоводы сами разбегутся. Акцию можно совершить задолго до сумерек. Однако необходимо придумать что-то для отвлечения городской стражи.

С нашего фургона уже выпрягли лошадей и отвели в таможенные конюшни, а вот козел по имени Мальчик все еще оставался привязанным к задней дуге, и бесконечно маялся на солнце. Значит, груз пока еще не оприходовали, и, если судить по ленивым движениям чиновников, не оприходуют до самого вечера. Это хорошо, это радует. Лучше, чтобы груз был в одном месте, когда мы нападем. Ну а если я промедлю — цветы вангрии могут осыпаться, бочонки с моджи — лопнуть, а молоко в вымени Мальчика — перегореть. И прости-прощай, моя премия! Да еще эта туча…

Я высунулся из окна, увидел тучу и поежился.

А что, если за этой черной стеной моего мира уже нет? Что, если это хаос пожирает мой мир — неторопливо, шаг за шагом…

К ночи туча будет здесь, и…

Да, сумерек ожидать явно не стоит.

Мы с боем отберем груз намного раньше и двинемся по контрабандному маршруту. Пока Карибдиз, буде останется жив, почесав задницу, отправит нарочных за подмогой, мы уже прорвемся в Талестру.

Город просыпается рано и к трем часам дня замирает, когда солнце, осушив росу, нестерпимо раскаляет воздух, и любое движение по улицам поднимает столбы пыли. Вот в это ленивое время суток время мы и осуществим акцию.

Итак, ставки повышены максимально. Чтобы получить деньги — нужно ограбить и, возможно, убить капитана. Совершить зло — чтобы затем совершить добро. И спасти мир. И брата. И свою эльфийку.

Якобы устыдившись, я покинул веселый дом (в глазах бойкой девицы стояла насмешка) и, повязав куртку вокруг бедер, отправился на базар — послушать, о чем судачит народ. Меня волновали Брадмур, свиньяк и лузгавка. Ну и про мозгуна тоже стоило разведать.

Шум, пыль, гам: раньше в эти три слова укладывалось описание южного базара в Авандоне. Вопеж тут стоял страшный. Торговали всем, чем можно, и чем не можно — тоже. Купцы сбывали товар оптом и в розницу. Тут же, на свободных от лавок пятачках, показывали фокусы, танцы живота, заклинали змей, а факиры занимались мазохизмом на досках с гвоздями. Пространство между рядами было заполнено людьми, ослами, верблюдами, лошадьми и повозками. Под ногами метались одуревшие от жары собаки и мелкие гоблины-посыльные. Я ковылял на цыпочках, получал тычки и отбивался локтями.

Так было раньше.

Сейчас же рынок опустел. Больше половины рядов, возносясь огромным амфитеатром, показывали голые прилавки, лавчонки и крупные торговые дома стояли заколоченными. Из разговоров там и тут я понял: капитан Карибдиз оказался настолько честным, что прижал всяческую торговлю, взимая непомерные налоги, пени и штрафы. Даже дощатые пакгаузы, в которых ранее купцы держали всевозможные грузы, перестали ремонтировать и использовать — не нужны они были, бойкие торговцы налаживали пути в обход Авандона, и город жил благодаря старым контрактам и связям. Нового всплеска торговли — не будет. По крайней мере, пока у власти находится капитан Карибдиз. Вот так и умирает торговля из-за одного идиота — а следом за нею и город, живущий с торговых путей. Скажу вам больше — отсутствие гибкости и тупая прямолинейность губит не только города, но и великие империи.