Ричард Адамс - Майя

Пленники, поддерживая друг друга и с трудом переставляя ноги, брели по мостовой, как стадо скота, подгоняемое пастухами. Вид у них был чрезвычайно жалкий – даже солдаты после проигранного сражения выглядят лучше. Бедняги в лохмотьях, с мрачными, изможденными лицами, смотрели перед собой невидящими глазами, в которых светилось неприкрытое отчаяние и страх. Майя невольно содрогнулась, увидев среди узников женщин – немытых, нечесаных, покрытых синяками и ссадинами; похоже, им досталось больше всех. Какой-то высокий костлявый мужчина в обтрепанной одежде шел, гордо вскинув голову и напевая песенку, – впрочем, когда он приблизился, стало ясно, что он обезумел и не понимает, что происходит. Следом за ним хромали двое, поддерживая под локти еле живую женщину. Еще кто-то, прижав к груди скованные наручниками запястья и широко расставив локти, раскачивался на ходу из стороны в сторону, будто калека, пустившийся в пляс. Узников было человек пятьдесят, и каждый из них выглядел так ужасно, что напугал бы деревенских ребятишек.

Как только пленников вывели на Шельдад, толпа разразилась презрительными выкриками и издевательским смехом. Какой-то торговец через головы солдат ткнул поющего безумца длинным шестом, которым обычно закрывали ставни лавки. В узников полетели объедки, поленья, булыжники, прохудившиеся башмаки и даже дохлая крыса. Один из пленников споткнулся и упал; его тут же забросали гнилыми фруктами, но кто-то из солдат сжалился над несчастным, грубо поставил на ноги и оттащил в сторону. Тризат громко отдавал приказы, постоянно оглядываясь и подгоняя стражников.

Майя, съежившись в возке, ошеломленно взирала на кошмарное зрелище – ей было несвойственно упиваться чужими страданиями, и она не могла представить себе подобной жестокости. Наказание Мерисы не шло ни в какое сравнение с безудержной, дикой злобой бесновавшейся толпы – ведь Сенчо тщательно и привередливо направлял каждый удар, стараясь не изувечить невольницу, а получить как можно больше удовольствия от ее унижения; однако с пленниками обращались хуже, чем с бессловесной скотиной. В душе Майя сознавала, что они никогда не вернутся домой – они обречены на смерть.

Внезапно она ахнула и прижала ладони к щекам, не в силах даже закричать от ужаса: по мостовой, шатаясь, брел Таррин. На окровавленном лице безумным огнем горели широко раскрытые глаза; ноги в полуразвалившихся сандалиях заплетались. Он то и дело подносил руку к лицу, пытаясь защититься от летящего в него мусора. Вдруг он повернул голову и уставился на Майю с жалким, отчаянным выражением, будто кот на крыше горящего дома. У Майи все поплыло перед глазами.

Наконец вереницу пленников провели дальше; за ними с радостными криками бежала детвора. Толпа разошлась, екжа свернула к Караванному рынку, и тут возчик услышал сдавленные рыдания у себя за спиной.

– Не плачьте, сайет, – отечески произнес он, полуобернувшись. – Не принимайте близко к сердцу. Мне и самому это не по нраву, да только злодеи они все, преступники.

– А куда их ведут? – всхлипнула Майя, до боли сжав кулаки.

– На Шильт, в старую тюрьму, – ответил возчик.

– Где это?

– Шильт? В мясницком квартале, на полпути к башне Сель-Долад. Смурное место, нехорошее, особенно к ночи.

– Отвези меня туда.

– Что вы сказали, сайет? Куда вас отвезти?

– В тюрьму.

Возчик остановился и удивленно посмотрел на нее:

– Прямо сейчас?

– Да.

– Сайет, простите, но… – неуверенно произнес он.

– Вези немедленно или другую екжу мне найди, – велела Майя и протянула возчику десятимельдовую монету.

Он недоуменно пожал плечами, но деньги взял и вывез екжу на Шельдад.

Всю дорогу до тюрьмы отважная Серрелинда, народная любимица и героиня Беклы, захлебывалась отчаянными рыданиями, как испуганный ребенок, однако даже не подумала отказаться от своей затеи спасти бывшего любовника. Наоборот, к тому времени, как екжа, свернув с Шельдада, покатила вверх по холму к вонючим улочкам мясницкого квартала, Майю обуревала одна-единственная мысль – повидаться с Таррином и добиться его освобождения.

Под стенами тюрьмы – обшарпанного, но прочного здания, не так давно построенного Леопардами, – Майя расплатилась с возчиком и сказала привратнику, что желает увидеться с начальником тюрьмы. Привратник, старик с воспаленными, слезящимися глазами, не глядя на Майю, заявил, что это невозможно.

– Ступай прочь, деточка, – сказал он, почесываясь и дыша чесноком ей в лицо. – Его просить бесполезно. Знаешь, сколько сюда таких, как ты, приходят…

Майя решительно откинула покрывало:

– У меня нет времени! И ты от меня ни мельда не получишь! Я – Майя Серрелинда, из верхнего города. Немедленно проведи меня к начальнику тюрьмы, иначе я самому маршалу нажалуюсь.

Он ошеломленно уставился на нее:

– Серрелинда? Та, что реку переплыла?

– Да. И не смей расспрашивать, зачем я сюда пришла. Делай, что велено.

– Ну как же это… – забормотал он, не зная, что хуже – отказать Майе или прогневать начальника. – А может, вы все-таки скажете, сайет, что вам угодно?

– Мне нужно с узником повидаться.

– А, так бы сразу и сказали… Только начальник все равно занят, тут арестантов привели. Но я, конечно, вас провожу…

Он распахнул дверцу рядом с тюремными воротами, запертыми на засов, впустил Майю и быстро пошел через двор, размахивая дубинкой. Майя сообразила, что не следует терять достоинства, а потому неторопливо направилась следом, и привратнику пришлось дожидаться, пока она его нагонит.

Начальник тюрьмы, толстяк с каштановой бородой и серебряными серьгами в ушах, принял ее с неохотой.

– Не надо было вам сюда приходить, сайет…

В крохотной каморке он предложил Майе шаткий табурет у стола под окном, выходившим в пустой заброшенный дворик. На город опускалась вечерняя прохлада. Толстяк попытался закрыть окно, но не сразу нащупал задвижку, и Майя поняла, что он подслеповат. «Наверное, потому меня и не признал», – подумала она и важно заявила:

– Мы с вами не знакомы. Я – Майя Серрелинда, мне благоволит маршал Кембри Б’саи.

Начальник тюрьмы поспешно поклонился и оскалил зубы в улыбке.

– Маршал? Ах, сайет, да вас весь город обожает, да что там город – вся империя! Позвольте заверить вас, что и я к вам со всей душой… Чем обязан такой чести?

Поведение начальника тюрьмы явно свидетельствовало о его похотливости. Что ж, Майе это было на руку.

– Мой господин, мне нужно…

– Ах, сайет, с вашего позволения, зовите меня Пакада.

– У-Пакада, мне нужно поговорить с заключенным… из Тонильды.

– Ох, сайет… – огорченно протянул толстяк. – Ради такой красавицы, как вы, я на все готов, но вот этого не могу. Был бы обычный воришка или мошенник, тогда другое дело. К смутьянам и предателям никого не дозволено пускать, правило такое.