Ричард Адамс - Майя

Оккула гневно сверкнула глазами:

– Ты что здесь делаешь? Я же тебе велела меня у ручья дожидаться!

– Ах, не сердись, – взмолилась Майя. – Я не хотела тебя обидеть. Просто ты так терзалась, что мне страшно стало. Что случилось? Это молитва такая, да? Я слышала, как ты взывала к Канза-Мераде…

Оккула молча огляделась, будто приходя в себя.

– Прости меня, банзи, – наконец промолвила она. – Ты ни в чем не виновата. Я же сама обещала за тобой присматривать, вот богиня тебя и послала ко мне…

Майя расхохоталась.

– Нет, я не над тобой смеюсь, – объяснила она. – С чего бы это твоей богине меня тебе посылать?

Оккула ничего не ответила.

– А что дальше с Канза-Мерадой случилось? – торопливо продолжила Майя. – Ты такие ужасы сказывала, про темный мир… Как-то грустно все это.

– Сейчас не время, конечно, – рассеянно пояснила Оккула. – Это зимний ритуал богини. Надо бы на теджекском, только я слова забыла, теперь мне по-беклански легче говорить.

Помолчав, она прошептала:

– А как она умерла? – спросила Майя. – Ну, ты же только что сказала, что она стала трупом?

– Богиня ради нас с жизнью рассталась, добровольно приняла страшные муки.

– А потом? – не унималась Майя, будто чувствуя, что история еще не закончена.

– Через три дня и три ночи… Ах, банзи, долго рассказывать, – вздохнула Оккула. – А дальше было вот что:

Ну а после этого она долго бродила по миру… Ой, банзи, всего не пересказать! Долго ли, коротко ли, Канза-Мерада возродилась, обрела спасение, понимаешь? Вот и меня богиня спасет! Я все, что угодно, ради этого сделаю и тоже спасение обрету.

– Все, что угодно?

– Да, все, что угодно, вопреки всему.

Оккула сжала Майину ладонь и с невыразимым отчаянием взглянула на подругу. Майю это напугало – она привыкла к невозмутимости и уверенности своей чернокожей приятельницы.

– Да, конечно, – пробормотала Майя. – Конечно, ты обретешь спасение. Только что ты для этого сделать должна?

– Возвращайтесь к повозке, нам в путь пора, – раздался голос Зуно.

– Доешь-ка свой хлеб с сыром, – велела Оккула Майе. – До Хесика еще далеко, успеешь проголодаться.

Хесикская таверна называлась «Лук и колчан» и стояла на пригорке в западной оконечности деревушки, там, где тракт из Хирдо сворачивал на бекланскую равнину. Здесь, в семи лигах от столицы, путников стало больше – к дороге выходили многочисленные проселки с юга и с севера. На подходе к Хесику из-под ног вздымались клубы тонкой белой пыли, мешали дышать. Майя с удивлением разглядывала людей: отряд вооруженных стражников маршировал в Теттит, навстречу им тесной группкой шли коробейники, следом за ними брел оборванный менестрель с зачехленной киннарой на плече; уртайские гуртовщики, гортанно перекрикиваясь, гнали стадо овец; жрец бога Крэна выступал в гордом одиночестве, под защитой традиционного облачения и множества амулетов; шестерка белишбанских рабов несла занавешенный паланкин, где подремывал полураздетый толстяк, не обращая внимания на шум и гам.

У трактира на лужайке собрались человек тридцать или сорок: кто подзывал разносчика с кувшином вина, кто просто отдыхал в ожидании ужина, кто проверял воловью упряжь, кто грузил повозку. Чуть поодаль слушатели тесным кружком обступили седовласого сказителя, который, похоже, знал свое дело, – прервав рассказ, он пустил по кругу плошку для сбора подаяний, и в нее дождем посыпались мелкие монетки. Ласковые лучи заходящего солнца скользили по лицам девушек и мягко освещали луг. По траве поползли длинные тени.

Дильгайские рабы помогли Зуно выйти из повозки и вручили ему корзинку с котом. Зуно оправил свой наряд, велел дильгайцам поставить екжу в сарай, кивнул Оккуле – мол, следуйте за мной – и направился по склону к парадному входу.

В толпе у таверны было несколько женщин, и одна из них приветливо поздоровалась с девушками. Майя подхватила сундук Оккулы и украдкой улыбнулась незнакомке, но, памятуя о тщеславной гордости Зуно, на приветствие не ответила.

Впрочем, Зуно пребывал в прекрасном расположении духа – то ли потому, что до Беклы было уже недалеко, то ли оттого, что ловко разобрался с разбойниками. Он назвал трактирщику свое имя, не забыл упомянуть, у кого служит, и потребовал разместить девушек в подходящем помещении. Оккула горячо поблагодарила его за заботу, и он милостиво сообщил, что удовлетворен их сегодняшним поведением. Вдобавок он заметил, что такие послушные и разумные девушки наверняка быстро усвоят необходимую науку и добьются успеха в Бекле. Оккула не стала ему напоминать, что науку она уже шесть или семь лет как усвоила, а учтиво ответила, что безмерно польщена его добрыми словами.

– Ах, мой господин, ваше доброе мнение для нас – огромная честь, – проворковала она. – Вы ведь не понаслышке о важных господах знаете, вы и сам человек искушенный и светский. Мы вам благодарны за вашу доброту.

– Что ж, – рассеянно произнес Зуно, – пожалуй, я позволю вам со мной отужинать.

Оккула восхищенно ахнула и со значением поглядела на Майю, притворившись, что ее ошеломила такая невиданная благосклонность.

– Умойтесь хорошенько и приведите себя в порядок, – велел Зуно. – А потом приходите в господский обеденный зал, на втором этаже, вон туда, вверх по лестнице. И не мешкайте. Как тебя зовут? – обратился он к Майе.

– Майя, мой господин. С озера Серрелинда.

Зуно резко кивнул, недовольный тем, что она посмела сообщить ему больше, чем он хотел знать, и отправил девушек в отведенную им комнату.

Оккула бросилась к своему сундуку и достала темно-красный пеллард с короткими рукавами и узкой юбкой со складками на лапанский манер. Низкий вырез платья оставлял открытыми шею и плечи. Она обвила талию широким черным поясом, подчеркнувшим темный цвет кожи и белизну когтей ожерелья. Майя с восхищением поглядела на подругу и завистливо вздохнула.

– Давай я тебе спину разомну, – предложила Оккула, взглянув на нее в зеркало.

Вскоре Майя с наслаждением постанывала под умелыми руками подруги.

– Послушай, сделай мне одолжение, – попросила Оккула. – Надень голубой наряд, что я из сундука вытащила. Вон, на кровати лежит. Мне какой-то дурень в Теттите это платье подарил, представляешь? Хороша я буду в голубом! Но он вообще безмозглый, свой зард где-нибудь оставит – и не заметит, все равно пользоваться им не умеет, одно расстройство и перевод денег.