Ричард Адамс - Майя

Однако больше всего времени Майя посвящала своему любимому занятию – танцам. Под пристальным наблюдением Оккулы она проводила долгие часы, разучивая не только соблазнительные фигуры сенгуэлы, но и йельдашейские и белишбанские танцы и стремительные дильгайские пляски, – чернокожая девушка не без пользы провела шесть лет в «Лилейном пруду» и многое переняла у знакомых танцовщиц.

В те дни, когда Сенчо призывал к себе других невольниц, Майя, оставшись в одиночестве, безмятежно сидела у окна – не в тревоге или в унынии, а, по крестьянской привычке, думая ни о чем. Иногда она смотрела в окно, выходящее на север, откуда за крепостной стеной верхнего города виднелись Павлиньи ворота и высокие стройные башни нижнего города, теперь известные Майе поименно. За окном, выходящим на запад, простирались зеленые, напитанные влагой сады и березовая роща у озера Крюк, а на противоположном берегу озера высился Леопардовый холм, на вершине которого сиял дворец Баронов с двадцатью башенками. Однажды на закате дождь ненадолго прекратился, и сквозь тяжелые облака выглянуло солнце – громадный багровый шар, медленно плывущий по волнам зыбкого неба в далекие края: в Катрию, Терекенальт и даже на родину Оккулы, в неведомый Серебряный Теджек за пустыней Говиг. «Может, оно там сияет как раз над длинной песчаной косой, где ярмарки устраивают, – лениво подумала Майя. – Наверное, очень красиво: алое солнце над серебристым песком». Разумеется, ей не пришло в голову, что в Теджеке до заката еще очень далеко.

Майя мимоходом вспоминала нищенское детство, оставшееся позади, – без огорчения, без сожалений, будто выброшенное старое платье или букет увядших цветов. Скучала она только по неоглядному простору озера Серрелинда и по своим любимым водопадам… да еще по Таррину – приветливому и улыбчивому, хотя и отъявленному плуту.

Теперь она хорошо понимала, что отчим был лентяем, мошенником и вообще распутным малым, который не устоял – да и не пытался устоять – перед возможностью соблазнить хорошенькую девчонку. А когда Майя исчезла, на этом все и кончилось: подумаешь, пропала и пропала, еще не то бывает. Как пришло, так и ушло. «Интересно, что матушка ему сказала? – думала Майя. – И что он ей ответил? Да ничего, наверное. Ну и пусть. Все равно он добрый был и обходительный, смешил меня, не обижал. А мы с ним славно повеселились. Я бы ему даже сейчас не отказала. Он меня не щипал, не кусал и по полу на четвереньках не заставлял ползать. Ох… – Тут она с удовлетворением оглядела свой роскошный наряд и украшения. – Вот бы я ему сейчас показала… Так бы и сказала: „Погляди, все это мне потому досталось, что тебе лень было меня отыскать. И вообще, некогда мне с тобой прохлаждаться, меня маршал в Бекле ждет – двести мельдов на дороге не валяются!“ Ой, и правда ведь, маршал же…»

При мысли о маршале все приятные воспоминания улетучились. Майя не особо тревожилась о неведомых поручениях и приказах, решив, что Кембри о ней и думать забыл. Но сейчас, в одиночестве, в тишине зеленоватых сумерек, пропитанных запахом дождя и пронизанных замысловатыми трелями дроздов, она вспомнила слова маршала о грозящих ей опасностях – так вода просачивается в щелку под дверью. Какие опасности? Откуда? Когда? «Если уцелеешь…» – то же самое, наверное, говорят командиры своим солдатам, отправляя их в бой. Эх, зря она Кембри послушала!

Впрочем, он обещал ей щедро заплатить и вольную выправить. Майя представила, как станет знаменитой бекланской шерной, и дух перехватило от восторга. Багровый шар солнца скрылся за тучами, снова пошел дождь, но все мысли Майи уже обратились к неясному, но великолепному будущему – ведь молодости неведом страх перед грядущими бедами и несчастьями. Нет, ей обязательно повезет – везло же до сих пор! Ее продали в рабство, а оказалось, что это к лучшему.

Тут за Майей пришла Теревинфия, чтобы отвести ее в обеденный зал, к хозяину. Майя отринула глупые страхи и поправила вырез платья, открывая пышную грудь, как любил Сенчо.

Оккула тоже тревожилась неизвестностью, хотя виду старалась не подавать. Она устроила в опочивальне алтарь, где покоилась черная фигурка Канза-Мерады, и Майя не раз заставала подругу распростертой на полу перед статуэткой.

– Всесильны законы подземного мира, о Канза-Мерада, смирись и молчи… – еженощно повторяла Оккула ставшие знакомыми слова странного гимна, впервые услышанного Майей у ручья на тракте из Хирдо в Хесик.

Подруга сжимала черную фигурку богини в ладонях, будто пытаясь выдавить из нее спокойствие, как сок из спелого плода.

Однажды Майя, разглядывая глиняную кошечку, заметила, что Оккула выцарапала на обратной стороне какие-то слова.

– Готова… сделать… что угодно, – медленно прочитала Майя. – Оккула, а что это значит?

– Что? Ах это! – вздрогнув, ответила подруга. – Молитва такая. Если ее выцарапать, то больше помогает. Вроде как действеннее становится. Это молитва повиновения.

– Повиновения? Чему?

– Ну… не знаю. Всему. Тому, что надо исполнить. – Оккула встала, зевнула и подняла руки над головой. – Лучше помоги мне платье снять! О великий Крэн, говорила же я Теревинфии, что белый атлас слишком тяжелый! И крючки сзади расстегни. Ох, и устала же я! Завтра целый день просплю.

Майя подбросила углей в жаровню, установленную в дальнем конце малого обеденного зала, взяла со стола чашу с желтками, сбитыми с сахаром, сладким вином и лимонным соком, и пристроилась в изножье ложа верховного советника.

Все утро Сенчо провел за разговорами с осведомителями – сомнительного вида типами в нищенских лохмотьях. Разумеется, невольницы при этом не присутствовали. Теревинфия по одному провожала посетителей к верховному советнику, а потом расплачивалась с ними сообразно повелениям хозяина. Впрочем, даже после этого их не отпустили: Сенчо, выслушав все сообщения, многих бродяг вызвал повторно, с тем чтобы окончательно прояснить не понятые прежде известия. Три посетителя, явившиеся в масках, дожидались приема в отдельных покоях.

К полудню верховный советник, пребывая в отличном расположении духа, велел Теревинфии накрыть стол в малом обеденном зале и привести туда Майю с Оккулой. Вскоре стало ясно, что полученные от осведомителей сведения так подстегнули аппетиты Сенчо, что через час после начала обеда, вынужденно оторвавшись от яств, чтобы дать отдых отягченному желудку, верховный советник не задремал, а велел своим невольницам себя развлечь.

Одним из любимых хозяйских развлечений являлись всевозможные игры с едой; Сенчо испытывал огромное удовольствие от намеренной порчи пищи, а горькие воспоминания о голодных детских годах заедал роскошными лакомствами. Иногда он велел привести в дом истощенного бродягу, на глазах у него смачно харкал в пирог или вываливал на пол содержимое блюда, а потом благосклонно позволял бедняге утолить голод; иногда приглашал в дом рабынь из захудалого дома утех, сулил щедрую награду той, что съест больше всех за полчаса, и с удовольствием наблюдал, как они наперегонки набивали рты и давились непривычно жирной пищей.