Мэри Пирсон - Поцелуй обмана

Гвинет осмотрела каву, поводила пальцами по моей спине.

– Ты знаешь, а ведь бо́льшая часть уже сошла. Остался только небольшой участок на плече.

Я вздохнула.

– Прошло уже больше месяца. За это время рисунок должен был бы сойти полностью.

– Но на плече он еще очень яркий. Я даже не знаю…

– Вот! – и я решительно протянула через плечо картофельную щетку. – Не бойся, нажимай как следует.

– Берди с тебя шкуру спустит, если узнает, что ты делаешь с ее кухонной утварью.

– Неужели моя спина грязнее картошки?

Гвинет хмыкнула и приступила к делу. Я старалась не отклоняться, пока она терла мою кожу жесткой щетиной и разъедающим мылом. Через несколько минут женщина смыла мыльную пену, плеснув водой. Осмотрев результаты своих трудов, Гвинет вздохнула.

– Ты уверена, что это только кава, а не постоянная татуировка?

Я отплыла чуть поглубже и обернулась к ней.

– Что, никак?

Она молча покачала головой.

Я окунулась с головой, не закрывая глаз и глядя на расплывающийся мир надо мной. Это не поддавалось логике. Десятки раз, по случаю разных праздников и торжественных событий, мне наносили подобные украшения на лицо и руки, и всегда через неделю-другую они блекли и исчезали.

Вынырнув, я вытерла лицо.

– Попытайся еще раз.

У Гвинет вытянулось лицо.

– Пойми, Лия, рисунок не сходит. – Она присела на полузатопленный камень, поднимающийся над водой, словно панцирь черепахи. – Ты уверена, что жрец во время обряда не применял магию?

– Кавы тоже подчиняются законам природы, Гвинет. Никакой магии в этом нет.

– Магия на каждом шагу попирает законы природы, – возразила она. – Что уж говорить о крохотном упрямом кусочке кавы на плече у одной девушки. Ты уверена, что мастера не сделали ничего другого?

– Совершенно убеждена.

Тем не менее я попыталась припомнить. Я, конечно, не могла видеть мастеров за работой, но готова поклясться, что весь рисунок был выполнен в одно время, одними и теми же кистями и красками. Я вспомнила, как мама дотронулась до меня, чтобы подбодрить во время церемонии, но вместо нежного прикосновения я ощутила жгучую боль в плече. Уж не тогда ли что-то произошло? А еще та молитва – на родном языке матери, она не была частью традиционного ритуала. Пусть боги препояшут ее мощью, пусть дадут ей в защиту отвагу, истина да будет ее короной . Это была необычная, странная молитва с неясным смыслом, но, конечно же, сами по себе эти слова не имели силы.

– Ты знаешь, а выглядит-то совсем недурно. И уже непонятно, что это королевская – и вообще свадебная кава. Герб Дальбрека и королевские короны исчезли. Осталась только часть когтистой лапы и виноградная лоза. Никому и в голову не придет, что они означают. Мне кажется, с этим можно жить.

Жить с этим? До конца жизни ходить с частицей дальбрекского герба на коже? Не говоря уже о том, что этот когтистый мифологический зверь даже не упоминается в фольклоре Морригана. И все же я невольно вспомнила, что кава вызвала мое восхищение, когда я впервые на нее взглянула. Совершенство , сказала я тогда, но тогда же подумала, что скоро рисунок будет смыт – я не знала, что он превратится в постоянное напоминание о той жизни, от которой я отказалась. Ты всегда останешься собой, Лия. От себя не убежишь .

– Рисунок сойдет, должен сойти, – сказала я упрямо. – Нужно просто попробовать еще разок.

Пожав плечами, Гвинет подняла голову и посмотрела на золотистые листья раскинувшегося над нами кружевного дерева – в обрамлении изумрудной листвы других деревьев. Гвинет улыбнулась с грустью.

– Смотри-ка, до чего яркий желтый цвет. Осень жадина, верно? Уже ворует деньки у лета.

Я тоже рассматривала преждевременную желтизну.

– Рано, это правда. Но, может быть, все еще уравновесится. Я уверена, наступят дни, когда лето не захочет уступать и откажется сдавать осени свои позиции.

Гвинет снова вздохнула.

– Законы природы. Но даже природа выходит из повиновения. – Женщина разделась, небрежно швырнула одежду на берег. Зайдя поглубже, окунулась с головой, а потом отжала темные красновато-рыжие волосы, скрутив их в длинный жгут. Над водой виднелись только ее молочно-белые плечи.

– Ты вернешься обратно когда-нибудь? – спросила она как бы невзначай.

До меня доходили слухи о войне. Я понимала, что Гвинет тоже их слышала. Она продолжала считать, что я, будучи Первой дочерью, могу изменить положение вещей. Однако дверь дара так и не приоткрылась для меня, а теперь не оставалось никаких сомнений, что она закрыта наглухо. Гвинет же, вероятно, увидела в упрямой каве знак, и я засомневалась, так ли уж она старалась соскоблить ее. Она смотрела на меня, ожидая ответа. Ты вернешься обратно когда-нибудь?

Я нырнула. Под водой мир снова стал мутным и расплывчатым, золотистые листья были еле видны, в висках глухим эхо отдавались удары сердца, из носа выбегали пузырьки воздуха – и вскоре вопрос Гвинет растворился. Его просто унесло течением ручья, вместе со всеми надеждами, которые она на него возлагала.

Я подсматривал в окно. Я не мог больше ждать. Через несколько дней здесь будут мои товарищи, думающие только о скором возвращении в Венду. Они взвоют, как стая собак, недовольные задержкой из-за того, что я так долго не могу справиться с таким простым поручением. Перерезать глотку одной девчонке. С таким даже Эбен справился бы без труда.

Но девчонка была не одна. Необходимо было убрать обеих.

Я смотрел на них, спящих. У меня глаза, как у кошки, не раз говорил Комизар, я видел в темноте, как никто. Возможно, именно поэтому исполнить это поручение выпало мне. Гриз – сильный верзила, но умом не блещет. По его части скорее шумные захваты мостов и кровавые рейды при свете дня.

Это задание другого сорта. Здесь нужно умение неслышно, как хищный зверь, красться в темноте. Стать тенью и двигаться стремительно и точно. Но они спали, вдвоем в одной постели, держась за руки. Даже я не смог бы проделать все настолько бесшумно. У смерти тоже есть голос.

Я смотрел на горло Лии. Открытое. Незащищенное. Все просто. Но на этот раз могли возникнуть осложнения.

После праздника. Я могу подождать еще несколько дней.

Из-под занавеса из свисающих с веревки мокрых простыней виднелись только их ноги, но я отчетливо слышал голоса. Я пришел, чтобы заплатить Берди еще за неделю – после этого я собирался поехать в Луизвек. Это был ближайший город, откуда можно было отправить сообщение, и где посыльные хранили молчание за умеренную плату.

Я помедлил, разглядывая башмаки Лии, увлеченной развешиванием белья. Будь я проклят, если меня не восхищает в ней все, абсолютно все . Грязная, потертая кожа – и это была единственная обувь, которую я видел у нее на ногах. А она, кажется, не придавала этому значения. Она росла с тремя старшими братьями – может, поэтому для нее в жизни важно было совсем не то же, что для других знатных девиц, каких я знавал. Либо она вообще никогда не вела себя, как принцесса, либо полностью отказалась от этой роли по приезде сюда. Ей трудно пришлось бы в Дальбреке, где придворным протоколом одежде придавалось значение не меньшее, чем религиозным ритуалам.