Мэри Пирсон - Поцелуй обмана

Я сунул руку в карман, чтобы достать морриганские купюры для расчета с Берди. Внизу замелькали руки Лии, расправлявшие края простыни, затем она выхватила из корзины следующий комок мокрой ткани.

– Ты любила когда-нибудь, Берди? – спросила Лия.

Я перестал шарить рукой в кармане. Берди тянула с ответом.

– Да, – наконец, отозвалась она. – Давно.

– Ты вышла за него замуж?

– Нет. Но мы очень любили друг друга. Боги всемогущие, как же он был красив. Не в обычном смысле слова. У него был нос крючком. Глаза близко посажены. На голове было не так уж много волос, но в комнате становилось светлее, когда он входил. Было у него то, что я называю изюминкой .

– Что же случилось?

Берди была немолода, но вздохнула так, словно воспоминания были совсем свежи.

– Я не могла отсюда уехать, а он не мог остаться. Вот, в общих чертах, и вся история.

Лия продолжала расспросы, и Берди поведала, что тот человек был резчиком по камню и держал дело в Граде Священных Таинств. Он хотел увезти ее с собой, но у нее умерла мать, отец сильно сдал, и она боялась оставить постоялый двор на немощного старика.

– Ты жалеешь, что не уехала?

– Мне некогда думать о таких вещах. Что сделано, то сделано. Я тогда поступила так, как должна была, – над веревкой показалась узловатая рука Берди с горстью прищепок.

– Но что если бы…

– Почему бы нам не поговорить немного о тебе ? – перебила Берди. – Ты не жалеешь о решении оставить дом – теперь, когда пожила здесь?

– Я счастлива, как никогда. А когда Паулине полегчает, буду еще счастливее.

– Даже несмотря на то, что некоторые люди по-прежнему считают долг и традицию…

– Стоп! Вот два слова, которые я не хочу слышать больше никогда, – услышал я голос Лии. – Традиция и долг . И мне неважно, что думают другие.

Берди хмыкнула.

– А что если, там, в Дальбреке не так уж…

– А вот и третье слово, которое я не желаю слышать. Никогда! Дальбрек!

Я смял зажатые в кулаке купюры, чувствуя, как учащается пульс.

– Он в не меньшей степени виноват в моих проблемах. Что это за принц…

Ее голос сорвался, и воцарилось долгое молчание. Я подождал, и наконец услышал, как Берди ласково сказала:

– Все в порядке, Лия. Ты можешь все мне рассказать.

Они еще помолчали, а когда Лия заговорила, ее голос звучал совсем тихо.

– Всю жизнь я мечтала, что кто-то меня полюбит. За то, какая я. Не принцессу. Не Первую дочь. Просто меня. И уж точно не потому, что так предписано договором.

Она пнула корзинку.

– Неужели это слишком много – хотеть быть любимой? Заглядывать ему в глаза и видеть в них… – голос Лии дрогнул, она снова помолчала. – … видеть в них нежность. Знать, что он непритворно хочет быть с тобой, делить с тобой жизнь.

Я ощутил, как горячая кровь отливает от висков, а шея вдруг стала влажной от пота.

– Я понимаю, дворяне все еще заключают договорные браки, – продолжала Лия. – Но так бывает все реже. Мой брат женился по любви. Грета даже не Первая дочь! Я надеялась, что когда-нибудь тоже найду того, кто…

У нее снова прервался голос.

– Продолжай, – подбодрила Берди, – Ты слишком долго носила все в себе. Выговоришься, и тебе станет легче.

Лия откашлялась, прочистила горло, и слова полились снова, пылкие и искренние.

– Я надеялась, пока король Дальбрека не сделал предложение нашим министрам. Это была его идея. Похожа я на кобылу, Берди? Я ведь не племенная лошадь на продажу.

– Конечно, нет, – согласилась Берди.

– А принц? Что это за мужчина, если он позволяет папочке добывать ему невесту?

– Совсем не мужчина.

– Он даже не удосужился приехать и познакомиться со мной до свадьбы, – она презрительно фыркнула. – Ему было неважно, на ком он женится. Я могла бы оказаться старой каргой. Он просто-напросто послушный папочкин сынок, даром что в короне. У меня не было ни капли уважения к такому человеку.

– Тебя можно понять.

Да, подумал я, ее можно понять.

Я сунул купюры назад в карман и ушел. Берди можно было заплатить и позже.

Я прогуливалась по Терравину, помахивая перевязанными бечевкой свертками, которые держала в каждой руке. Один для меня, другой для Паулины. Сегодня я отправилась в город одна: хотела вольно, неторопливо побродить на улицам и переулкам, а с такой легкой поклажей я могла управиться и без Отто.

На постоялом дворе все было приведено в порядок, и Берди сама предложила взять выходной и провести его по своему усмотрению. Паулина по-прежнему проводила дни напролет в Сакристе, так что я отправилась одна и с вполне определенной целью. Конечно, я мечтала, чтобы от кавы не осталось и следа, но это не означало, что пока она не сойдет, я обречена ходить в рваных брюках, тяжелых юбках из плотной ткани и блузках с длинными рукавами. Сейчас от кавы оставалась только часть узора на плече, в котором не было и намека на принадлежность к королевскому роду и на обряд обручения. Останется ли она навсегда или, наконец, исчезнет – я больше не желала, чтобы моя одежда от этого зависела. Я чувствовала потребность обновить свой гардероб срочно, не медля ни дня.

Я спустилась к докам, где воздух наполняли запахи соли, рыбы, мокрой древесины и свежей краски из такелажных мастерских. Этот крепкий, бодрящий запах вызвал у меня улыбку и мысль о том, что я успела полюбить Терравин, полюбить даже его воздух.

Мне вспомнились слова Гвинет: Терравин не рай, Лия .

Конечно, в Терравине хватало своих проблем. И без напоминаний Гвинет было ясно, что здесь не все идеально. Но в Сивике несвобода чувствовалась в самом ее спертом, удушающем воздухе, атмосфера отдавала подозрительностью и напряжением, будто кто-то бдительно выжидал, готовый в любую минуту схватить тебя и сломить. Здесь же, в Терравине, воздух был просто воздухом, а запахи просто запахами. Этот город никого не брал в заложники, никого не удерживал насильно – и это читалось в лицах горожан. Они чаще улыбались, приветствовали вас взмахом руки, охотнее приглашали в свои лавки попробовать что-то, обменяться шуткой или новостью. В этом городе царили непринужденность и легкость.

Паулина справится со скорбью о Микаэле. Ей нужно смотреть в будущее. Мы будем помогать ей – Берди, Гвинет, я и, конечно, сам Терравин, ее любимый город, ее дом. Лучшего места для нас нельзя было выдумать.

Сегодня, накануне первого дня празднеств, всюду слышались молитвы поминовения – моряки напевали их, вытягивая сети, драя палубы, крепя паруса. Любимые строки того или другого поминовения естественно вплетались в будничный труд, и та песнь, что возникала при этом, тронула мое сердце так, как никогда не трогали храмовые песнопения. Хлопанье парусов над головами, зазывные крики торговок рыбой, вопли крачек над волнами, рынды на дальних судах, устроивших перекличку, миг затишья, вновь нестройный перезвон, крик, смех, молитва, шуршащие взмахи метлы, свист брошенной веревки – все это сливалось в единую песнь, непостижимым магическим образом отзывающуюся в моем существе.