Мэри Пирсон - Поцелуй обмана

Каден поднял руку и погладил меня по голове. Захватив несколько прядей, сжал их в кулаке, а потом прошептал мне на ухо те самые слова, которые произнес в шатре – и не только их, а много больше. У меня застучала кровь в висках. При каждом слове щеку мне обдавало его жаркое дыхание, а его губы щекотали мне шею.

Каден немного отодвинулся, и я вздохнула.

– Ты не… – он качался, пытаясь сфокусировать на мне пьяный взгляд. – Для твоего же блага…

Он сильно качнулся и привалился к стене.

– Теперь мне придется спать чутко, – продолжал он, отодвигая меня в сторону. – И спать я буду здесь, у входа в твою кибитку. Не доверяю я тебе, Лия. Ты слишком…

Его отяжелевшие веки опускались сами собой.

– А тут еще и Малик.

Не открывая глаз, он привалился к двери и сполз на пол, но удержался в сидячем положении. Мне оставалось только приоткрыть дверь, и Каден выпал бы из нее – но, при моем-то везении, он может сломать себе шею, катясь вниз по лестнице, и тогда некому будет защищать меня от Малика.

Я понаблюдала, как он засыпает, обмякнув и клонясь набок. Что ж, хоть какая-то защита против Малика, хотя все остальные мужчины сейчас, должны быть так же пьяны, как и этот.

Я отодвинула кружевную занавеску, открыла ставни и окно. Момент для побега показался мне подходящим – но я заметила, что Малик, Гриз и Финч толкутся возле лошадей. Они довольно уверенно стояли на ногах. Возможно, Каден сказал правду, он непривычен к таким обильным возлияниям. В таверне он всегда был сдержан и собран, никогда не пил больше двух кружек сидра. Такую малость даже я выпивала без всяких последствий. Что же заставило его так напиться сегодня?

Я прикрыла ставни и снова обернулась к Кадену, спавшему, приоткрыв рот. При мысли, каково будет ему наутро, я улыбнулась. Взяв с кровати Рины одну подушку, я бросила ее на пол рядом с ним и толкнула его в плечо. Он упал на подушку и продолжал спать, даже не заметив.

Это правда. Я говорила Паулине, что он кажется мне приятным на вид. Стройный, мускулистый, ладный, Каден был – и Гвинет не раз обращала на это внимание – очень привлекательным. К тому же мне нравилось то, как он держался – серьезно и в то же время спокойно. Он вызывал во мне интерес и желание раскусить его. Но постойте, ведь мы с Паулиной вели тот разговор дома, в своей комнате. Выходит, он шпионил за нами? Подслушивал под окном? Он убийца, напомнила я себе. Чего еще ожидать от такого? Я попыталась вспомнить, о чем еще мы разговаривали с Паулиной? Боги, что еще ему удалось подслушать?

Я вздохнула. Сейчас все это было неважно.

Свернувшись на толстой перине, я натянула на себя одно из пестрых лоскутных одеял Рины. Повернувшись на бок, я рассматривала Кадена, дивясь его ненависти к особам королевской крови. Что они ему сделали? Но было совершенно ясно, что он ненавидит не меня, а лишь символ, со мной связанный, точно так же, как я ненавидела символ, связанный с ним. Это заставило меня задуматься, что все между нами могло бы сложиться совсем иначе, родись мы оба в Терравине.

Почти час я наблюдала в окно за Дихарой и только тогда, переступив через спящего у порога Кадена, вышла из кибитки и направилась к ней. Сидя у костра в центре стана, старуха сначала расчесала длинные белые волосы и заплела их в косы. Потом она втерла в локти и костяшки пальцев какую-то желтую мазь. Движения были медленными и такими уверенными, как будто она каждое утро проделывала все это тысячу лет напролет. Она и на вид казалась тысячелетней, хотя плечи были не сгорблены, и сила очевидно не покинула ее. Вчера она без натуги тащила тяжелую прялку. Из угла рта у нее торчали кончики каких-то травинок, видно, она жевала их.

Наблюдая за ней, я понимала, что в ней есть что-то особенное . Точно такую же непохожесть я заметила в Рейфе и Кадене, когда они впервые вошли в таверну. То же я почувствовала, глядя на королевского книжника. В этих людях было нечто, что невозможно спрятать, хорошо это или плохо. Это нечто могло коснуться вас легко, как перышко, а могло упасть на сердце тяжелым камнем, но так или иначе, вы все равно его узнавали. Что-то необычное было и в Дихаре – настолько, что я задумалась, уж не наделена ли она и в самом деле даром.

Когда я подошла ближе, старуха подняла глаза.

– Спасибо за книгу, – заговорила я. – она оказалась полезной.

Дихара встала, упершись руками в колени. Мне показалось, что она специально поджидала здесь меня.

– Идем на луг. Я обучу тебя тому, что знаю.

На клеверной куртине мы остановились. Дихара приподняла прядь моих волос, бросила и обошла меня, оглядев со всех сторон. Понюхав воздух, она покачала головой.

– Дар у тебя несильный, но ты к тому же очень старалась не замечать его.

– Ты это поняла, когда меня обнюхала?

В первый раз за все время ее морщинистые губы растянулись в улыбку, она взяла меня за руку.

– Давай-ка пройдемся.

Луг тянулся вдоль всего речного берега, и мы гуляли по нему, никуда не торопясь.

– Ты, девочка, еще совсем юна. Я чувствую, у тебя немало силы, она относится к другим дарам – может, тебе еще предстоит их взрастить. Но это не значит, что нельзя научить тебя кое-чему и касательно этого дара.

На ходу он ткнула пальцем в редкие облачка, медленно плывущие в сторону горных вершин. Она указала также на нежную молодую поросль ивняка у воды, а потом развернула меня и велела посмотреть на наши следы на луговой траве, уже выпрямляющейся под ветерком, который ласково ее ерошил.

– Этот мир – он вдыхает тебя, он знает тебя, а потом он выдыхает тебя снова и так делится тобой. Ты не находишься здесь, в одном месте. Ветер, время, все это вращается, повторяется, учит, приподнимает завесы. Вселенная знает. У нее долгая память. Вот как действует дар. Но есть те, кто открыт для него более, чем другие.

– Как же может мир вдохнуть тебя?

– Есть много тайн, и мир не все нам открывает. Разве мы все не храним свои секреты? Ты разве можешь объяснить, почему двое вдруг влюбляются друг в друга? Почему родитель жертвует своим ребенком? Почему невеста бежит в день свадьбы?

Я резко остановилась, ахнув и хватая воздух ртом, но старуха потянула меня дальше за собой.

– Истины этого мира хотят, чтобы их раскрыли, но не могут же они пробивать себе дорогу так навязчиво, как делает это ложь. Они ходят за тобой по пятам, шепчут на ухо, мелькают под опущенными веками, проскальзывают внутрь и согревают тебе кровь, бегают мурашками вдоль спины и щекочут тебе шею, так что волоски на ней встают дыбом.

Дихара, взяв меня за руку, сжала мои пальцы в кулак, а потом с силой прижала его к моему животу, чуть ниже ребер.

– А иногда истина лежит здесь, тяжелая, словно камень. – Отпустив мою руку, она снова пошла вперед. – Вот как ведет себя истина, когда хочет, чтобы ее узнали.