Ил Саган - Скачок Дикаря

Элизабет настолько увлеклась чтением, что практически положила свою голову на плечо профессора. Хвостик её причёски с моего угла казался плюмажем, торчащим из седых волос учёного. Я улыбнулся. Мистер Бриджел не замечал ничего вокруг. В сильном волнении он энергично натирал нос, словно это была сказочная лампа Аладдина, из которой вот-вот выскочит всемогущий джинн, чтобы помочь разгадать невероятную тайну.

− Мистер Сэведж, − с нескрываемым восхищением спросила Элизабет, − а вы можете расшифровать вот эту цепочку?

− Нет... не знаю... попробую... − неуверенно пробормотал я, и рука, точно это был самостоятельный организм, начала выцарапывать на бумаге формулы. Через пару минут я передал девушке ещё один исписанный листок. Элизабет с профессором воодушевлённо набросились на новую информацию.

− Знаете, мой друг, − мистер Бриджел поднял глаза, с уважением глядя на меня. − Вот этот агрегат или механизм, упомянутый вот в этом процессе, − учёный ткнул пальцем в строчку. − Ведь его... хм... не существует...

Я снова вооружился ручкой. Буквально через пять минут профессор получил подробный чертёж с описанием прибора. Глядя на него, учёный долго хмыкал, покачивал головой и эмоционально восклицал:

− Очень, очень оригинально! И к тому же не требует больших денежных затрат.

Они с Элизабет до позднего вечера пересматривали рукопись, бурно обсуждая детали, пока совершенно не выбились из сил.

− Да-а, мой друг, вы или очень талантливый выдумщик, или шутник, посланный кем-то, чтобы разыграть старика, − сказал с недоумением профессор.

От возбуждения он так активно теребил бородку, что я невольно поморщился. Казалось, ещё чуть-чуть − и из неё полетят клочья седых волос.

− Правда, я не нашёл ни одной ошибки в ваших рассуждениях, − профессор покачал головой и растерянно развёл руками. − Или... или... действительно стоит попробовать? Это может стать настоящим прорывом. Хм... да уж... Весьма любопытная теория. Что тут сказать? Credo, quia absurdum est [6] Credo, quia absurdum est (лат.) - Верю, ибо это абсурдно. ... Да-а... Есть многое на свете, друг Горацио... [7] Реплика из пьесы Шекспира "Гамлет". В переводе Н. Полякова целиком звучит так: "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам". Хм... Кто же, кто же вы, мистер Сэведж?

...Она прекрасна, даже серые разводы копоти на бледном лице не могут скрыть этого. Светлые волосы развеваются на ветру, а полные печали глаза смотрят на меня с нежностью. На груди чёрного армейского комбинезона сверкает широкая жёлтая полоса, в руках боевое ружьё. Вокруг громоздятся руины разрушенных зданий, земля, покрытая тлеющими телами, горит и дымится. Смрад не даёт дышать.

− Вставай! Вставай же! Ты должен это сделать! − с волнением кричит она.

Внезапная вспышка поглощает всё вокруг, ослепляя меня.

− Нет, Одди, нет! − слышится мой вопль...

− Проснись, Джон, − нежный голос Элизабет вырвал меня из ада. − Опять кошмары, да? Ты весь в поту. Снова видел эту девушку?

− Угу, − кивнул я.

− Ты что-то выкрикивал во сне. Кажется, слово "Одди". Что это?

− Не знаю.

− Может это её имя?

− Прости, правда не помню... − поморщился я.

Весь следующий месяц мы старательно воплощали в жизнь план профессора.

Мистер Бриджел, кроме того, что был незаурядным учёным, оказался великолепным рассказчиком и интересным собеседником. Он фанатично увлекался историей, особенно английской, и мог в подробностях поведать о любом событии. Слушая его яркие рассказы, мне порой казалось, будто профессор сам побывал в гуще какой-нибудь битвы или дворцовой интриги.

Профессор и себя самого считал личностью исторической. Он всячески пытался подчеркнуть свою аристократичность: привычками, манерами и образом жизни. Именно ради этого он купил особняк, принадлежавший древнему дворянскому роду. Учёный частенько посещал светские рауты. В аристократических кругах он чувствовал себя как рыба в воде и его там считали своим. Частенько в речи Горацио Бриджела проскакивала мысль, что когда-нибудь сама королева по заслугам оценит его достижения и удостоит звучным титулом.

Увлечение профессора историей выросло в настоящую маниакальную страсть к коллекционированию. Он собирал написанные старыми мастерами портреты известных личностей, которые украшали стены особняка. Раритетными книгами и манускриптами были забиты полки всех его шкафов. Но предметом особой гордости он считал коллекцию средневекового холодного оружия.

Однажды мне довелось побывать в его кабинете, который находился на втором этаже в другом крыле дома. Редкий музей может похвастать такой экспозицией. Стены кабинета и ведущего к нему коридора были увешаны алебардами, мечами, дубинами, цепами и копьями − всем, что только можно представить в этой категории вооружения. С двух сторон от дверей кабинета стояли манекены, одетые в оригинальные латные доспехи средневековых рыцарей со щитами и мечами.

Страсть Горацио Бриджела к собирательству была не просто блажью богатого человека. Он слыл настоящим экспертом во всех этих областях и о каждом экземпляре мог часами рассказывать завораживающие истории.

Профессор вообще был увлекающейся личностью. Сейчас его настолько поглотила методика, рождённая моим воображением, что он просто горел идеей воплотить её в жизнь. Каждое утро, ещё до завтрака, профессор приходил в мою комнату. Кроме процесса лечения и моего самочувствия, его интересовала информация об Элафрине и Оттоклевите. Услышав то, что хотел он возбуждённо охал и убегал в кабинет.

Особенно за это время я сблизился с мисс Стоун. Именно она стала олицетворением забытого мной мира. Путеводной нитью. Поводырём для ослепшего без памяти разума.

Мистер Бриджел был абсолютно прав, восхваляя достоинства Элизабет. Она с материнской теплотой ухаживала за мной. Делала массажи, пичкала тоннами медикаментов и исполняла желания, словно добрая волшебница.

Её виденье мира оказалось близким и понятным мне. Я привязывался к ней всё сильнее. Мы часто разговаривали на разные темы и быстро подружились, незаметно перейдя на приятельский стиль общения.

Рождающиеся в моём мозгу вымыслы о странном мире, так не похожем на этот, о мире, полном необычной техники, с развитой наукой, завораживали её. Она с энтузиазмом впитывала информацию, задавала массу вопросов, а потом всё аккуратно записывала.

От Элизабет я узнал, что она родилась и жила в маленьком городке центральной Англии. Она была единственным ребенком в семье. Мать воспитывала её одна и никогда не рассказывала об отце. Компенсируя его отсутствие, мама окружила дочку безграничной заботой и полностью посвятила ей жизнь. Девочка, чувствуя мамину самоотверженность, отвечала искренней любовью.