Евгений Мисюрин - Черный грифон

Выпады Ришана были мгновенными, и, если бы не занятия с Молчаном, их бы не отбить. И так стоял в глухой обороне, даже не пытаясь нанести удар. Половец прыгал вокруг как бешеная макака, пытаясь достать и спереди, и сзади, и с боков. Платон окончательно утвердился в середине площадки, внимательно следя за атаками.

В таком темпе противник плясал недолго. Уже через пару минут скорость и амплитуда прыжков уменьшилась, и Смирнов сделал свой первый серьёзный удар. Махнул мечом сбоку, целясь в локоть, но Ришан подставил щит. Правда, смысла в этом было мало. Деревянная пластина раскололась на две, которые безвольно повисли на лямках.

Тяжело дыша, Половец откинул негодный щит в сторону и ещё быстрее заработал ногами. Тут уже Платону пришлось тяжело. Удары приходилось принимать в основном на меч, а тот ощутимо отдавал в руку после каждого попадания.

Но противник заметно устал. Движения стали чуть медленнее, и уже можно было всунуть лезвие Киркелина между ударами. Правда, серьёзно ни разу достать так и не получилось. Ришан, похоже, приспособился к манере Смирнова, и почти каждую атаку ждал или уход, или блок.

Эти мелкие атаки, при кажущейся бессмысленности, то и дело заканчивались небольшими ранами. То на плече, то на предплечье. Одна царапина даже пропорола кожаный нагрудник и при каждом движении ощутимо отдавалась подмышкой. Ноги тоже потихоньку покрывались сетью мелких порезов. Штаны уж точно следовало выкинуть. К тому же, потеря крови, хоть пока и не большая, заставляла прикладывать серьёзные усилия, чтобы сдерживать частые атаки. Дыхания не хватало, глаза заливал пот так, что противник иногда пропадал из вида и следить за ним можно было лишь на слух, определяя по сиплому, прерывистому дыханию.

Следующий прыжок был слева направо, и Платон неожиданно для самого себя кинулся Половцу в ноги. Тот подпрыгнул, и в этот момент получил лезвием по голени. Нога подкосилась, и противник с криком рухнул.

Смирнов с трудом поднялся. В середине площадки, часто и тяжело дыша, лежал Ришан. Левая нога ниже колена была перерублена почти полностью. Из неё потоком шла кровь, заливая разрезанный надвое сапог.

Сочный звук била известил об окончании схватки. Тут же подбежали трое. Двое с носилками, и один, очень похожий на Гендальфа из фильма. Тоже с посохом, бородой. Но шляпа без полей и не такая остроконечная. Он приложил отрубленную конечность к месту и что-то зашептал. Помощники тут же подхватили носилки и унесли раненого.

Платон ещё минуту постоял в центре площадки, но понял, что никто не подойдёт, чтобы поднять его руку, как на ринге, и спокойно, чуть припадая на левую ногу, ушёл.

– Ой, батюшка, а рукава-то! Да все в крови. И портки- то, портки!

Глаша суетилась вокруг Смирнова, не зная, за что хвататься. То ли завязывать мелкие раны, которых было не меньше десятка по всему телу, то ли раздевать.

Распахнулась занавеска входа, и в палатку вошёл Молчан. Он был не один. За ним следовал пожилой мужчина в длинном кафтане и с мешком в руке. Замыкала шествие Подана.

В шатре сразу стало тесно. Бородач подошёл к лежащему Платону и сделал движение ладонью перед его лицом. Сразу захотелось спать. Смирнов пересилил себя. Бородач повторил жест, на этот раз что-то бормоча. Теперь уже сил сопротивляться не было, и победитель закрыл глаза.

Вечером пили чай, и Платон удивлялся отсутствию шрамов на коже. Раны можно было заметить только если приглядываться, по более светлому оттенку.

Рядом, прижавшись к плечу и наплевав на приличия, сидела Беляна. Она то и дело подливала в чашку любимого из чайника, подкладывала варенье, и вообще, всячески проявляла внимание.

Подана по своему обыкновению старалась быть незаметной, Глаша, блестя глазами от радости, бессмысленно суетилась по кухне. Молчан сидел на лавке и о чём-то думал.

– Как ты? – неожиданно спросил он.

Все затихли и обернулись на Смирнова. Даже Глаша застыла на полушаге.

– Нормально, – непонимающе ответил тот. – Ничего не болит.

– Ты, главное, не загордись, – пояснил Молчан.

И снова прекратил речь, не досказав. Все тихо смотрели на него, ожидая продолжения.

– Завтра у тебя в супротивниках Игнат Феоктистов.

Женщины дружно охнули.

– Может, железо наденешь? – осторожно спросила Подана.

– Нет, – подумав, возразил Платон. – И так сегодня не успевал, а в железе я вообще, как черепаха буду.

Он глянул на Молчана и поинтересовался:

– Как он бился-то?

– Мечом. Щита нет, рубило двуручное. Но машет шустро. Тут ты прав, железо тебе мало поможет.

– Да, двигаться надо.

– Потому и спрашиваю, как ты.

– Да ничего, вроде.

– Ну, а раз ничего, то и ложись-ка почивать. А то вновь проспишь.

На этот раз поединок Платона должен был состояться после обеда. Великий мечник уже представлял, как проведёт полдня под одеялом, выползая только, чтобы попить чая. Но безжалостный учитель поднял его чуть ли не раньше, чем вчера.

– А ну, бегом! Скоро бои начнутся, будешь смотреть, учиться. Заодно, прикинешь, кто на что способен.

Возразить на такое было нечего и вскоре Платон, стоя в шатре, натягивал свежий кожаный нагрудник. Внезапно занавес откинулся и внутрь ворвалась Беляна.

– Ты уже здесь?

И начала судорожно приглаживать любимому волосы, оправлять снаряжение. Потом встала рядом, прижалась к локтю и с вызовом посмотрела на вход. Что случилось, Платон спросить не успел, потому что тут же в небольшое помещение ворвался сам коназ Владигор.

Молодому человеку стало не по себе, по спине побежали мурашки. Если бы не девушка, держащая, а скорее, держащаяся за локоть, наверное, сбежал бы.

– Ну, здравствуй, – грохочущим басом проговорил Владигор и внимательно оглядел Платона. – Значит, это к тебе моя дочь почти год шастает?

Что ответить, Смирнов не знал. А главное, не представлял, чем ему это грозит. Он покраснел и краем глаза заметил, как налилась пурпуром любимая.

– Ну-ну, – снизил тон коназ. – Не тушуйтесь. Вижу, что воя девка полюбила, потому и я не против.

Молодые, наконец, синхронно выдохнули.

– Теперь, смотри, молодец, не посрами ни меня, ни невесты своей.

Он сжал руку в кулак, чуть меньше дочкиной головы, и потряс им перед собой. Глядя, какими глазами следит Платон за движением его руки, Владигор совсем смягчился.

– Нельзя нам, чтобы любава твоя иному кому досталась. Али, думал, не ведомо мне, у кого она ночь пред ристалищем провела?

Платона в очередной раз залила краска. Он так и не сказал ни слова за всю речь.

– Так что, сам видишь, – коназ тяжело похлопал молодого человека по плечу. – Девушка любит тебя, а значит, и выйти должна за тебя. Али, думал, я счастья не хочу для единственной дочки?