Евгений Мисюрин - Черный грифон

– А ты меня спросил!? Я! Прощения просить? Да пусть он рад будет, что его простили.

– Э, нет, коназ, – мечник поднялся и твёрдо взглянул на правителя. – Так я никуда не пойду.

– Да почему?

– Тогда объясни, за что Платона прощать вздумал? В чём он перед тобой виноват? В том, что тебе страсть, как хочется Карагоза поймать? Или в том, что ты его за полтора года так и не поймал?

– Зря тебя Молчаном кличут. Говоришь ты, как ножом режешь. Уж лучше бы и правда молчал.

– Так что передать?

– Скажи… – Владигор замялся. – Что мы его ждём, с его невестой. И что… ну, ты и сам знаешь, что сказать.

– Не знаю, отец.

– Вот заладил! Отец, отец… Да! Передай, что я прошу у него прощения. Доволен?

– Да, батюшка коназ. Теперь доволен. Рад видеть, что ты чувства человеческие не растерял и справедливость в сердце сберёг.

– Денег сколько дать? – видно было, что слова мечника пришлись правителю по душе.

– Не надо денег. Так поеду. Не от тебя, а по своей воле. Вернее будет.

Странности начались ещё за сто пятьдесят вёрст от Москвы. На каждом повороте, перекрёстке, да просто на каждом углу стояли ратники. По двое, трое, иногда целыми десятками. Они не останавливали проезжих, но внимательно следили за всем происходящим. Молчан сначала просто оборачивался, а потом не выдержал, подъехал к десятку на развилке и спросил прямо:

– Что стряслось? Отчего на каждом углу стоят?

– А ты кто таков и откель будешь? – в свою очередь спросил старший.

– Десятник дружинный, Молчан. Из Калача я, от Владигора коназа.

– А, – понимающе кивнул тот. – Ну, ежели коназ тебя разузнать послал, то ступай к воеводе. Он в Коломне стоит.

– Михайло Гузков, – представился воевода в ответ на приветствие. – Что, и у вас прослышали?

– Так не прослышали, конаже. Вот у тебя хочу попытать, что тут происходит.

– Это у вас, на востоке, коназ. А мы проще зовём. Я, вот, к примеру, князь Балканский. А что толку?

Судя по красному носу и блестящим глазам, князь крепко пил. Молчан принюхался. В доме стоял спиртной запах, разбавленный вонью несвежих портянок, сапожного дёгтя, и прочими непреложными запахами дружинной опочивальни. Князь Михайло сидел за столом в форменных портах и нижней рубахе перед немалой братиной кислой капусты. Он рукой махнул гостю, мол, присаживайся.

– А происходит у нас, десятник, простая вещь. Мир с ума сошёл.

– Как так?

– А вот так, коли царь сам, своим указом все силы ратные на сто вёрст от Москвы отослал. Да ещё и с запретом являться на Москву даже к жинке на перинку. Ну, как тебе?

– Ничего не понимаю.

– А я вот понял. Понимаешь, десятник, победили нас. Без рати, без брани. Точнее, в брани-то мы верх взяли. Только оказалось, что зря.

– Да как такое может быть? Ведь Истринскую битву при Перове чай мы взяли. И франков разбили наголову и даже кардинала ихнего главного полонили.

– Во-от! – воевода махнул пальцем. – С него-то супостата всё и началось. Ты на Москве давно был-то останний раз?

– Каюсь. Не бывал досе. Хотел всё посмотреть, да недосуг оказалось.

– А жаль. Не та Москва уже. И царь не тот, и люди, и дома. Давай, сотник, выпьем за помин её души, Москвы матушки.

– Десятник я, – возразил Молчан.

– Да ну? – с великим удивлением князь посмотрел на гостя. – Как же ты так?

– А чем плохо?

– Ну да, ну да. Так что, сотник, выпьем? Вот чего не отнять у франков, так это вина их белого. Из самой ведь Ромеи везут.

Воевода незаметным жестом выставил две глиняные стопки, достал из-под стола небольшую, на полуштоф, бутылку и разлил прозрачного, резко пахнущего вина. Тут же поднял одну, захватив её в горсть так, что стопка полностью скрылась в широкой ладони, и беззвучно стукнул костяшками пальцев по второй стопке.

– Ну, тихо, чтобы враг не услышал.

И лихо опрокинул содержимое в рот, после чего тут же потянулся за капустой.

Молчан попробовал содержимое своей посуды и поморщился. Горько, язык сразу защипало. Он для приличия сделал вид, что пьёт и поставил стопку обратно.

– Вот я и говорю, – продолжил между тем воевода.

Речь его как-то резко стала невнятной, буква «р» пропала, заменяясь то на «в», то на «л».

– С этого кардинала, чтоб ему пусто было, всё и началось.

– С пленного?

– А то! Ты, небось, на Истре и не был?

– Как не быть? Был. Владигор Василевсу, чай, друг.

– А… да ты не прост у нас, сотник. Ой… Да, о чём я?

– О пленном кардинале.

– Да, будь он неладен. С него, с кардинала Могильного всё и началось.

– Подожди, князь. Как же так? Войско франкское же разбили, его в плен взяли. Сам видел.

– Ещё бы не видел. – Михайло внезапно рассмеялся. – Этот гад ползучий ведь сам в плен пришёл. Сдался. Только и просил, чтобы остальных не трогали, а сам готов в рабство идти.

– Все знают эту быль, князь. Что дальше-то было?

– А дальше он даже хором свой открыл. А чтобы никто его в служении чёрным богам не обвинил, обозвал его кирхой. И проводил там вроде как не службы, а просто так, мессы. Встречи, значит.

– И что? Я пока не понимаю. И пусть бы проводил. Кому он нужен, один-то.

– Ты прав, сотник. Один, это очень мало. Непозволительно. Поэтому давай-ка с тобой ещё один накатим. Пока не остыло.

Князь ловко повторил операцию со стопками и очень удивился, когда у Молчана полилось через край.

– Вот, видишь, до чего меня довёл. – пожаловался он. – Уже руки дрожат. Хорошему человеку мимо налил.

– Так что с мессами, князь? – нетерпеливо спросил смирившийся с новым званием десятник.

– А выпить? Михайло помахал ладонью перед собой. – Не-ет. Ты меня не запутаешь. Пока не выпьем, никаких сторонних разговоров. Воины не отвлекаются от главного.

Он снова опрокинул стопку и закусил капустой. Молчан тоже отведал квашеной. Ох, и хороша же она оказалась. С клюквой, лучком и постным маслицем. Десятник с удовольствием повторил процедуру закуски.

– Вот теперь слушай, – на этот раз рассказчик начал без просьбы. – Кардинал-то в полон не один пошёл, а со всей своей свитой. Что по Москве гуляла и скверну людям в головах сеяла. Стоит ли говорить, что уже через полгода на мессах по сотне дураков стояло, Могильного этого слушало.

– Почему ты называешь его Могильным? Он же… – Молчан задумался. – А! Ну да, Мазарин же. Могильный и есть.

– Соображаешь. А эти идиоты не сообразили. Так и слушали, разинув рты. А ещё Василевс наш, батюшка, как-то пару раз совета его поганого послушал. Да и приблизил к себе.

– И что?

– А вот и то. Потому я и пью здесь, как разбойник, на сотой версте. Ты! Вот ты, сотник. Ты такое можешь представить? Чтобы надёжа царь. Сам! Понимаешь, сам ведь, не с похмелья, не при смерти. Своим собствен… наруж… наручным, вот. Указом. Отправил всю рать московскую, сколько есть, за сотню вёрст. Дружину разогнал.