Евгений Мисюрин - Черный грифон

Платон предложил в хороме Мары. И очень в последствии об этом пожалел. Туда его так и не пустили.

В первый день пришлось ночевать на берегу Москва-реки, в каких-то кустах. Хорошо, было тепло, да и путь приучил проводить ночи в лесу. Но ехать в столицу, чтобы бомжевать… Да ещё и москвичу. Стыдно.

Тогда-то и выяснилось насчёт отсутствия гостиниц.

На второй день встретиться с Глашей тоже не удалось. Опять не пустили в хором. Платон уже опасался, как бы его прогулки по Москве не превратились в длительное путешествие. Да и обосновываться под кустом надолго не было желания.

От нечего делать пошёл на Красную площадь. Так. Потоптаться, людей и товары посмотреть.

Продавали здесь всё. От хлеба до телег. Чего только Платон не увидел. И продавца птиц, окружённого галдящими, свистящими и орущими клетками. И медведя на цепи, который ходил с шапкой в руке и рёвом просил денег. И ведь попробуй, не дай такому.

Через пару часов безумно захотелось есть. Этому очень способствовало раздавшееся над ухом:

– Эчпочмак, бешбармак. Недорого. Налетай-иттэ!

Платон обернулся. Он стоял прямо за молодым, белобрысым парнем в сдвинутой на затылок тюбетейке. Парень водил руками над лотком с мясом и кричал свою зазывалочку. Пахло от его товара одуряюще.

К продавцу подошли двое, принюхались. Один, строго глядя поверх тюбетейки, потребовал:

– Деньги гони, татарва. С утра даром стоишь.

– Э! Какой с утра мэ, батыр. Абау, только пришёл-итте.

– Деньги! – стоял на своём тот.

Когда пара ушла, Платон спросил:

– Что, много дерут, сволочи?

– Да целковый в день, чтоб им провалиться, – машинально безо всякого акцента ответил татарин.

И тут же спохватился:

– Син экпочмак хочешь иттэ мэ?

– Рахмат, – ответил Платон. – А почём?

– Пятнадцать копейкалар. Син татар мэ?

– Ты на бороду глянь! – Смирнов погладил ставшую уже привычной растительность. – Какой я татарин? Русский.

– Ладно, – непонятно с чего проявил продавец щедрость. – Бери за десять. А то вон как смотришь, того и гляди, меня съешь вместе с лотком.

Пирожок оказался очень вкусным. Платон поблагодарил продавца и побрёл дальше. Через минуту он увидел вертеп.

Слово это Смирнов слышал и раньше, и считал, что оно означает «беспорядок». И только здесь узнал, что же это на самом деле. А оказалось очень необычно.

Прямо посреди пустого места примерно в метр стоял человек. Одет он был очень нетривиально. Снизу, как и положено, сапоги, над ними, уже привычные по этому миру, портки и низ рубахи навыпуск. А вот дальше… Будто человек надел на голову, перевёрнутую подолом вверх, юбку. А над её краем кривлялись куклы. Таким образом этот театр одного кукловода разыгрывал целый спектакль. Как можно было почти одновременно говорить разными голосами, двигать куклами и ни разу не сбиться, было непонятно. Но шапка с надписью: «Вертѣпъ» была полна мелочи.

Платон тоже бросил грош, после чего задумался. Следовало озадачиться заработком. Похоже, эта Мария надолго уехала, а денег остаётся всё меньше.

Вечером он, совершенно случайно, увидел ночлежку. В дверях её стоял здоровенный детина, а над ним вывеска: «Ночлѣгъ».

– Сколько стоит переночевать?

Тот глянул на него, как на идиота и только сделал приглашающий жест рукой. Платон несмело вошёл.

Внутри воняло потными телами, кислятиной и даже тухлыми яйцами. Освещение было скудным – на огромный зал шесть свечек на стенах. В правой части стоял длинный деревянный стол, а за ним уже сидело полтора десятка неприятных персонажей. Все в драной и грязной одежде, нечёсаные, немытые. Многие с синяками, а один без левой ноги. Второй безногий подошёл к лавке, зашвырнул за неё костыли и вдруг ловко вывернул из-под полы совершенно здоровую ступню.

– Садись, чего стоишь? – раздалось над ухом.

Платон занял самый край лавки, стараясь оказаться подальше от чумазых и вонючих соседей. Тут же начали раздавать еду. За спинами, глядя на постояльцев с нескрываемым презрением, ходил всё тот же детина и ставил перед каждым деревянную миску с кашей.

Вкус оказался не очень. Здесь явно экономили на соли, да и повара местного самого стоило бы пустить на шашлыки. Мысль о шашлыках пришлась Платону по вкусу. А вот каша – нет. Да и сама идея провести ночь среди грязных, неопрятных, а скорее всего, ещё и заразных, бродяг, больше не нравилась. Уж лучше на берегу ночевать. Там, хоть и есть опасность, что в темноте обворуют, зато нет этой ужасной вони.

Постояльцы, между тем, доедали кашу и по одному шли в дальний угол, где, в полумраке, за отдельным столиком, кто-то сидел. Из угла раздавался характерный звон мелочи, иногда маты. Пару раз послышался звук оплеухи. Платон давно доел и теперь маялся за столом, не зная, что дальше делать.

– Чего застыл, иди, – сказал детина, забирая миску.

В углу удобно расположился мужчина, лет сорока, в цветастой рубашке, с кокетливо постриженной острой бородкой. На пальцах его блестели кольца. Он настолько дисгармонировал с общей атмосферой ночлежки, что Смирнов застыл, не зная, что сказать.

– Ну!? – рявкнул мужчина. – Сколько сегодня?

– Я… – Платон хотел уже начать что-то мямлить, но вдруг понял, что стесняться нельзя. Только хуже будет.

– Я вообще к вам случайно попал. Искал, где в Москве переночевать. Я не нищий.

– А! – понимающе кивнул бородатый. – Дурак.

Это было сказано с такой уверенностью, что и Платон согласился.

– Сразу не видно, что ли? – продолжал тот – А теперь плати.

– Сколько?

– Целковый!

– Да ты сдурел? За тарелку каши?

– За дурость твою. – поправил мужчина. – А не заплатишь, сами заберём.

– Да ну вас, – примирительно сказал Платон и пошёл к выходу.

– Мироша, ну-ка выпотроши этого птенчика, – фальшиво-ласково приказал сидящий в углу.

Громила сделал пару шагов от входа. Драки не избежать, подумал Платон. А значит…

Он прыгнул вперёд и двинул Мирону в нос. Тот на секунду замер и Платон добавил ещё, теперь в челюсть. Мирон заревел, отвёл назад пудовый кулак, размахиваясь, и тут же получил прямой в подбородок.

– Ладно! – закричал мужчина в углу. – Проваливай бесплатно. Придурок.

Ночевать снова пришлось на берегу. Зато прилично поел. Как оказалось, Платон разбил свой лагерь прямо возле барсучьей норы. За вечер туда наведалось всё семейство и тут помогла простая длинная палка с привязанным ножом. Ну, и преподанное когда-то Поданой знание трав.

Шашлык из барсучатины, приправленный травами и остатком специй, не шёл ни в какое сравнение с той кашей. Платон наелся от пуза, да ещё и много осталось. И тут его посетила интересная мысль.

Наутро Смирнов в наглую примостил возле знакомого татарина четыре примерно одинаковых камня и наложил внутрь обломки толстых веток. А когда костёр превратился в угли, расположил нанизанные на веточки куски промаринованной за ночь барсучатины.