Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья [litres]

– Вы дружны с вашим тестем? – для порядка осведомился Лионель, возвращая драгуну красу грядущих войн. Стоунволл свел брови, совсем уж с лету он не отвечал никогда.

– Я глубоко уважаю господина Балраша, – сообщил он, – мы друг друга понимаем, но я не стремлюсь проводить с ним свободное время.

– Оно у вас бывает? – слегка удивился Савиньяк. – Не подумал бы.

– Я, когда это возможно, использую положенный мне отпуск.

– А, вот вы о чем. Свободное время господина Балраша меня не занимает, в отличие от его мастерских. Стребуйте с него смету на изготовление пока что трех тысяч, хотелось бы опередить гаунау.

– Со всей ответственностью могу сказать, что мой тесть приложит все усилия, – заверил Стоунволл и неожиданно кашлянул. – Господин маршал, мне трудно к вам обращаться, но я не могу не воспользоваться представившейся возможностью… К некоторым вещам я отношусь очень серьезно. Адмирал Вальдес человек во всех смыслах достойный, а в нынешнем рейде он незаменим, но его постоянные шутки относительно моего возможного союза с вдовой генерала Вейзеля мне крайне неприятны. Я никогда не был красавцем и не имел достаточного состояния, однако моя супруга предпочла меня гораздо более привлекательному жениху, и я не могу дать ей повод… обмануть ее доверие! Тем более после того, как три года назад имело место… недоразумение, которое мне так и не удалось до конца искупить.

– Больше вас не заденут, – прервал явно неприятную Томасу исповедь Лионель.

– Благодарю, монсеньор. Постоянно повторяемые намеки начинают многим казаться правдой.

– Постоянные намеки означают лишь то, что адмирал Вальдес беспокоится о семействе Вейзель, опекуном которого является, а вы, по его мнению, могли бы составить счастье баронессы. Разумеется, если бы оказались свободны. Когда ваш тесть будет готов, его примет военный губернатор Надора, оружейным мануфактурам там самое место.

– Я надеюсь, что господин Балраш не заставит себя ждать.

– Хорошо, Томас, – Савиньяк подавил неуместную ухмылку, – идите!

Верный муж блеснул лысиной и удалился. Стоунволл в самом деле не был ни красавцем, ни богачом, но девица с очень недурным приданым предпочла именно его. Любопытно, что три года назад поставило под удар семейное благополучие? Неуместная страсть, совпадение, сплетня, глупая шутка?

– Я никогда так не был близок к тому, чтоб убить женщину, – признался высунувшийся из спальни Вальдес. – Отсюда выкатилось счастье тетушки. Лысое, но недостижимое, пока жива завладевшая им злодейка. Как ты понимаешь, назвать соперницу Юлианы иначе я не могу. Разве что змеей или разлучницей.

– Посоветуйся с Линдой. Полюбили бы девочки Стоунволла или нет?

– Вряд ли… – Ротгер высек огонь и с решительным видом принялся разгребать стол. – Дядюшкин сон мне стоил прорву жемчуга, хотя чего не сделаешь, чтобы родной человек чувствовал себя как дома и даже лучше?

Что-то блеснуло, словно ответило. На темно-синей, впору шить дриксенские морские мундиры, скатерти ловила отблеск свечей одинокая звездочка. Найти к ней цепочку, что ли? Леворукий с адриановой эсперой, такого еще не было.

– Ротгер, мне надо подумать. Ты как хочешь, а я – в дозор. Проедусь…

– Будь другом, помысли сегодня самостоятельно, – Вальдес в порядке исключения уселся за стол, а не на него, – в смысле, без лошадки. Меня укусила совесть, и я собрался написать тетушке, но в одиночестве у меня не получится. Подъемля взор, я должен видеть умную физиономию, по возможности – нудную. Садись на подоконник, а то лень двигать стол, и сунь куда-нибудь эту красоту, пока она сама не засунулась. Я так однажды понсонью потерял, хорошо хоть листики, но Луиджи с кошкой все равно чихали.

– Им повезло, – Савиньяк невольно задержал взгляд на эспере. Она была хороша и сама по себе, особенно на темном сукне. – Серебро на синем – это беспроигрышно… Если стереть запекшуюся кровь.

– Четыре крови, – уточнил Вальдес, подбросив перо, по счастью, еще сухое. – Теперь думай. Можешь об этой штуковине, раз уж она все равно светится.

– Светится? – удивился Лионель.

– Можно и так сказать… – Альмиранте наморщил нос. – А всё ты! Не взял с собой артиллерии, а теперь мне совсем не о чем писать…

– Соври, что взял.

– Тетушке?! – возмутился Ротгер. – Пожалуй… Не забудь, у нас теперь три конных батареи.

– Пять, – не согласился Савиньяк и слегка повернул серебряную загадку.

Как принадлежавшая Приддам древность развеяла наведенный Гизеллой обман, Ли наблюдал лично, но самому выходцу эспера не вредила. Со звездочкой Мэллит выходило еще любопытней, она не только не защитила хозяйку от Удо, но и не дала гоганни сбежать на возникшей из ниоткуда лошади. Непонятная кляча от девушки шарахнулась, а вернувшийся за своим убийцей Борн сказал, что Адриан не любил предателей. Остальное Мэллит плохо запомнила и еще хуже поняла. Вроде бы выходец радовался тому, что Альдо, за которого он принял ставшую Залогом, украл некую вещь, чем обманул сам себя. Сев на пегого коня, клятвопреступник ушел бы от мстителя, но ему помешало нечто, связанное с Адрианом. Если так, ответ очевиден – эспера, больше у гоганни ничего подходящего не водилось.

Действием эсперы объясняется и то, что Мэллит проснулась, когда явилась Гизелла, хоть и не имела к покойной ни малейшего отношения. С одолевавшими ее гадкими мыслями Мэллит справилась сама, пусть и не сразу, после чего бросилась к подруге, но Селина уже успела спровадить гостью. Возможно, перед сестрой Королевы Холода обычные выходцы бессильны, как бессильна перед обычной принцессой разобиженная челядь, а может, маленькая Цилла получила корону потому, что семья Арамона чем-то отличается от других.

В Лаик Свин был прост, как бочонок тинты, его жена оказалась редкостной умницей, но никаких предчувствий и пророчеств за Луизой Арамона не числилось, и выходца в вернувшемся супруге она не распознала. В отличие от Селины, сразу заметившей, что у отца нет тени. Папеньку и Циллу Сэль, по ее собственному признанию, любила мало и после их смерти в слезливое раскаянье не впала. Девушке было жаль мать, не более того. Люцилла старшую сестру при жизни ненавидела, а остыв, похоже, стала побаиваться, называя при этом фульгой. Вряд ли малолетняя пакостница при жизни знала это слово, в семействе Арамона его мог слышать разве что ввалившийся на урок словесности Свин… Этого исключать нельзя, но, скорее всего, Королева Холода обрела знание вместе с короной. Фульги враждебны выходцам, фульги – воплощение огня, а Чезаре Марикьяре, не стань он Адрианом, стал бы Повелителем Молний.

Напрашивался вывод, что Адриан своими звездами защищал невинных, заодно отдавая убийц и клятвопреступников их жертвам. Одна беда – в гальтарские времена о выходцах не слыхали. Эсперы опередили нечисть, самое малое, на половину Круга, хотя о вернувшихся древние рассказывали. О вернувшихся людьми в полном смысле этого слова – с тенью, памятью, болью, любовью, ненавистью… Остывшее каким-то образом вновь становилось горячим. Странно, что никто не связал эту легенду с самим Адрианом, полезшим в заклятые подземелья.