Наталия Нестерова - Витязь. Тенета тьмы

— Значит, воительницей? Правда, придется? Правда?

Глаза уже горели, но плакать было нельзя. Перед ним — нельзя. И вообще. Она же так хотела…

В голове у вчерашней абитуриентки престижного московского вуза полыхали картины одна жутче другой — бесконечное кровавое месиво и почему-то она, как Анджелина Джоли, — в джунглях, раздающая еду тощим детям.

Орочьим.

Она сцепила пальцы, стиснула до боли.

— Они шли к тебе за помощью. Орки — как ты их называешь? Криданцы. Я в плену у них была… слышала.

— На Криде живут такие. Похожие. Крида — это… — Он поводил ладонью. — Не важно.

— Я от них сбежала. А Маруся осталась. Сказала, справится…

Северная дева, — хмыкнул Мастер. — Она шла за бесполезным созданием — и пришла сюда. Значит, видение было не случайным. Хорошо. Станем искать — сначала ее.

— Я не знаю, что с ней орки сделали…

— Что она с ними сделала.

— Орки шли просить у тебя огня… чтобы победить пауков. Пауков, Мастер.

— Я знаю.

Мастер Войны наклонился за башкой Тхаша, поднял за пробитое кольцами острое ухо. В другой руке — ятаган.

— Я пойду говорить с ними. Нужно приучить их, что я больше не ящер.

— Подожди!

Он остановился молча, встал вполоборота. Было видно, как напряжена перевитая жилами худая спина.

— Мне будет трудно привыкнуть! — почти выкрикнула Алинка. — Трудно, понимаешь? Я… никогда не жила так. Я… не воительница. Училась, но ни фига не научилась! О чем ты говоришь? Завоевание планеты? Это что значит? Вот так будет постоянно? Вот так?! — Она дернула подбородком в сторону орочьего трупа.

Она чувствовала, что сейчас зарыдает от настигшей ее слабости, страха, боли. Зарыдает позорно и недостойно матери дома… да какой, к черту, матери дома?

— Я так не могу. Я бесполезное создание, — тихо сказала она. — Я…

— Ты женщина, — ответил он. — Тебе решать.

Алинка и сама не заметила, как ее сморило. Навалилось все скопом — усталость, тоска и неожиданная горечь. Тело предало, тело пало под настойчивой осадой ее инопланетного мужчины, силы кончились разом. Вроде надо было поесть, но от звериного запаха орочей крови мутило.

Голова выключилась раньше плоти. Это было и хорошо, потому что крутить по новой все это — смерти, суровые порядки, которые с легкостью принимались и диктовались Мастером Войны, — оказалось невозможно. Помимо того, что навязчиво лезла мысль, а какие такие властвующие женщины научили ее Мастера трахаться — потому что он, черт возьми, умел. Очень своеобразно, но умел. Ревность кольнула очень ощутимо — и неприятно.

В общем, мир покосился, и Алинка провалилась, как под черный лед, в самый последний миг ни с того ни с сего вспомнив маму.

Проснулась она от приглушенного голоса, который неторопливо и спокойно вещал:

— Восьмилетку я, стало быть закончила, и даже без троек. А уж по физкультуре да по пению равных мне не сыщешь, вот как! Да мне до одного места было, что школу нашу прикрыли за недостатком детей. За двенадцать километров каждый день ходить приноровилась, туда да сюда. С чего школу закрыли? Бабы рожать перестали. Да что я тебе, господи, про перестройку-то, ты ж с космоса… Слушай, а имени у тебя точно нет? Неудобно как-то без имени… Генералом да Мастером тебя, как эти черти рогатые, что ли, называть?… но ты ж молоденький совсем…

— У меня нет.

— А папка с мамкой тебя как звали?

— Мальчик. Праматерь звала так.

— Э, да ты сирота, что ли? Бабка да… у меня бабка староверкой была, посты все блюла строго. А я, вишь, телом-то не обижена. Из детства помню — жрать постоянно хотела. А бабка ложкой ка-ак щелкнет по лбу! Не сметь, говорит, антихристово племя! Держи пост, крепись. Такая бабка была, да… Ну вот, и готово уж все. Вылезай из своей кожанины, воняет она, и слизь… помойся сходи. Кончился, значит, дракон Пашка… ну царствие ему небесное.

— Что это значит?

— Это божественное, говорится так. Помер, значит… по-доброму помер, в общем. Вы там в Бога хоть верите? Понятно. Прибрать бы тут не мешало, вот что. Сейчас велю своим криворылым. Я сначала обтрухала, конечно. Шутка ли, здоровущие они, таким ложкой не пригрозишь. А у меня даже топора с собой не было, один ножик Алинкин, которым только ногти скрести да грибы резать. Потом я поняла: ума-то у них — как у детей пятилетних. Только у детей хрены такие не вырастают, как у коней. Ох ты, проснулась! Да еще бы, разговорились мы тут с твоим-то… да все за жизнь.

Маруся, хозяйственно упаковывая бабий швейный наборчик под клепаную орочью портупею, встала с кучи золота и направилась к Алине, которая ошарашенно смотрела на нее из-под халата, послужившего спальником.

Посмотреть было на что — поверх серебристого скафандра двергской работы, к которому не липла никакая местная грязь, была надета грозная кожаная юбка с черепами и такой же жилет, а еще — кожаная с металлом обувка на железном ходу.

Они обнялись — и только теперь Алина смогла легко и даже с каким-то удовольствием расплакаться.

— Дурочка ты дурочка, ну куда ты от Зугда стреканула… Да тебя, видно, сердце повело. Нашла ты своего мужика. Нашла.

Мурбук, губа которого, пришитая к месту, перестала быть столь угрожающе диссонансной, и пара орков поменьше возились в сокровищнице, убирая труп Тхаша. Мастер, Маруся и Алина, одетая в нормальный полевой защитный костюм из сбереженных хозяйственной северянкой баулов, сидели в сторонке. Прямо тут, в полуразрушенной башне, Маруся соорудила небольшой костерок, и вскоре на жертвенной треноге, предназначавшейся безвестным духам Эалы, покачивался оббитый до состояния котелка золотой кубок, в котором кипятились лесные травки.

— Хоть чаю попить… я там нащипала, пока лесом ехали. Нормальным. До границы Морума этого. Держи, Алинка. Натерпелась ты у меня. Чего ж ты так стреканула?..

Девушка шмыгнула носом.

— Нормально.

— И верно, что нормально. Эй, не филонь! По совести делай! Тут еще прибери и тут!

Орки засуетились по гневному окрику. Было видно, что уборка — дело для них непривычное, но они старались.

— Криданцы глупы, агрессивны и примитивны, — назидательно сказал Мастер, принимая в ладони чашечку напитка. На нем теперь была одежда — красная с рукавами, наспех сварганенная из все того же куска ткани. Маруся стегала широкими шагами, поминая какой-то Новый год в клубе Малиновой Варраки, пьяного Деда Мороза и свою звездную роль Снегурочки. На слова Мастера о криданцах она рассмеялась:

— Ох, родненький, ты еще агрессивных не видывал! У нас-то в колхозе, помню, как получку дадут… и-их! С огнетушителя палила по мужикам, в окна лезли за водкой. А эти сказала ж, как дети. Я уже их песне хорошей выучила. То берёзка, то рябина… Знаешь такую песню?

Мастер и Алина переглянулись и пожали плечами.