Мария Семенова - Великая Охота

Уголки губ Аоранга резко дернулись вниз. Аюна даже вздрогнула от того, как на миг преобразилось, став звериным и страшным, его добродушное лицо.

– Мне тогда казалось, что это самое важное. Куда важнее всех лет, что я провел при храме…Найти их и спросить, почему от меня решили избавиться! Я попросил Тулума отпустить меня на поиски. Он меня отпустил и даже не пытался отговаривать, хотя лишь Исварха знает, чего ему это стоило, – а я, в своем юношеском себялюбии, даже не подумал тогда об этом!

Аоранг стиснул вазу, запустил туда руку, сгреб горсть узелков и свирепо захрустел ими.

– И как, ты нашел свое племя? – с невольной робостью спросила царевна.

– Да! Я нашел племя, и куда легче, чем ожидал. Мохначи всегда ходят одними тропами, из года в год, следуя за стадами. Сородичи радостно меня приняли. Я прожил с ними полгода, откочевал с ними вдоль хребта Холодной Спины с юга на север и обратно… И вернулся в столицу. Святейший Тулум встретил меня без слова упрека, так ласково, что я обнял его колени и невольно разрыдался. Только тогда я осознал, что он и есть мой истинный отец…

– Радостно приняли? Но почему они бросили тебя умирать в холодной степи? – с гневом спросила Аюна, которая слушала его, затаив дыхание. Она уже забыла, что собиралась просто подивиться на воспитанного дикаря, – перед ней распахнулся целый мир…

Аоранг поставил пустую вазу на стол, виновато посмотрел на царевну и неожиданно улыбнулся. Улыбались его широкие губы, глубоко сидящие глаза и веснушчатые щеки, так что царевна сама невольно улыбнулась в ответ.

– Они меня не бросали!

– Но как же…

– На самом деле меня отнесли в степь для обряда. Я должен был встретить своего мамонта. Шаманы сказали, что там недалеко ходило стадо и один из них был рожден моим побратимом. Я должен был позвать его, а он – ответить. Тогда я, должно быть, решил, что удивительного вида люди, которые вышли из метели, – это духи, которые отведут меня к моему зверю, потому и не испугался…

– Но разве это не опасно? Маленький ребенок – и огромное волосатое чудовище…

– Очень опасно. Даже мохначи делают так не всегда. Но без этого не возникнет та связь на всю жизнь, без которой истинный человек в какой-то мере останется неполноценным…

– Истинный человек?

– Я о мохначах сейчас, царевна. Мохначи называют себя истинными людьми, ибо лишь себя такими и считают. Святейший Тулум говорит, что так рассуждают все дикие племена. Сами они и есть люди, а соседи их – опасная и подозрительная нечисть. Да и арии недалеко ушли от этого, – с усмешкой добавил он.

– Но ведь арии действительно… – Аюна осеклась, пораженная этими совершенно новыми для нее мыслями. – Разве не мы – любимые дети светоносного Господа Исвархи, не избранники его, в отличие от прочих подвластных нам племен?

– А ты полагаешь, что жителям Ползучих гор есть дело до Исвархи?

– Что за нелепости ты говоришь, Аоранг! Перестань, это слова мятежника!

– Как прикажешь, солнцеликая, – склонил лохматую голову воспитанник жрецов.

Аюна помолчала, борясь с досадой и невольным гневом. Как он мог сказать подобные крамольные слова об ариях? Кем себя вообразил?!

«Ладно, какой спрос с мохнача?» – милостиво решила она и спросила:

– А почему ты не остался со своим племенем?

– Зачем? Я рад, что знаю теперь своих предков. Но у меня уже есть семья. Святейший Тулум – мой воспитатель и драгоценный наставник – стал мне больше чем отцом, – с глубоким почтением произнес Аоранг. – Во всем свете я люблю его больше всех. И где бы, скажи, я получил столько знаний, столько божественной мудрости? Мохначам тоже кое-что ведомо, куда больше, чем высокомерно полагают арии, – но во многом они как дети. Их сознание не пробудилось, они любят сказки и не понимают науку. Они смотрят на звезды, а видят глаза своих предков.

– А что ты видишь, когда смотришь на звезды? – спросила царевна, недоверчиво улыбаясь.

Аоранг задумался. Потом устремил на нее взгляд, и глаза его вспыхнули под густыми бровями, словно в темных пещерах зажглись голубые огни.

– Знаешь ли ты, что такое фраваши? – спросил он.

– Добрые духи?

– Нет, не совсем. Это мирской взгляд. Божественная Ясна-Веда говорит нам, – начал он с детской серьезностью, – что есть чистые предвечные души, созданные Исвархой в тех высших сферах бытия, которых не достигает никакое зло. Часто они невидимо сопровождают праведников, давая им советы и ограждая от дивов. А порой они воплощаются в нашем мире и незримо горят в людском обличье. Такие рожденные во плоти фраваши невообразимо прекрасны, и ни одна истинно зрячая душа не может остаться к ним равнодушной…

Говоря это, Аоранг смотрел на царевну, не отрывая взгляда, так что у Аюны понемногу запылали щеки и снова заколотилось сердце. Она даже слегка испугалась. «Что творится со мной? Он так смотрит на меня, рассуждая о предвечных душах, будто говорит обо мне…»

Они беседовали еще долго – куда дольше, чем предписывали приличия. Небосвод усыпали звезды, один за другим гасли светильники. Служанки зевали за рукоделием в углах… Наконец царевна спохватилась.

– Уходи, Аоранг, – сказала она, вставая. – Я была рада беседовать с тобой. Право, мне сейчас кажется, будто я вообще беседовала по-настоящему впервые в жизни. Ты воистину необычный человек, я совсем не ожидала… Ладно, не важно. Это было… – Аюна попыталась найти слово, но так и не нашла того, которое передало бы весь сияющий хаос ее впечатлений, и закончила неловко: – Хорошо.

Аоранг встал, сразу стал огромным и неуместным в ее утонченно-роскошных покоях, посмотрел на нее с робкой мольбой.

– Я могу прийти еще, солнцеликая?

Царевна удивленно посмотрела на него. Но не успела возмутиться дерзкой просьбе, как, сама того не ожидая, ответила:

– Приходи завтра.

Праздник ингри хоть и казался бесконечным, однако наконец угас, как костер, в котором прогорели все поленья и остались лишь подернутые пеплом, едва рдеющие угли. Над берегом витал запах браги и разносился храп тех гуляк, которые не смогли добрести до своего ложа и заснули в траве или прямо под длинными столами.

Хаста тоже пытался спать рядом со своим алтарем, закутавшись с головой в одеяло и обняв для тепла гадательную собаку. Он бы и рад был уснуть, но ему не давали это сделать комары. Они противно пищали в темноте и больно кусались; главное же, что с реки их налетела целая свора, которая все увеличивалась. Такое ощущение, что комары ингри тоже решили устроить себе праздничный пир.

– Отродясь не встречал таких кровожадных и свирепых тварей, – раздраженно бормотал жрец, вертясь на своем ложе и шлепая по себе ладонями. – Это какие-то дикари, убийцы! То ли дело комары Аратты – скромные, воспитанные, миролюбивые существа! Если и укусят, то предупредительно остаются на месте, чтобы ты мог их прихлопнуть. Эти же мигом напьются крови и улепетывают, освобождая место для родни…