Джон Марсден - Вторжение. Битва за рай

Мне даже было чуточку стыдно думать о любви в то время, когда весь мир погрузился в хаос, и в особенности тогда, когда моим родителям, возможно, приходится переживать разные ужасы. Но моё сердце жило по своим собственным правилам, отказываясь подчиняться сознанию. И я дала ему полную свободу, размышляя о разных фантастических возможностях.

Утром в понедельник тёмный поток самолётов плыл над нами час или дольше. К сожалению, это были не наши самолёты. Я никогда в жизни не видела такого количества. Они были похожи на тяжёлые транспортные самолёты, и им никто не мешал, хотя полчаса спустя шесть наших реактивных самолётов промчались в том же направлении. Мы оптимистично помахали им руками.

Ранним утром мы вернулись ко мне домой и забрали оттуда очередную порцию груза: продукты, инструменты, одежду, туалетные и постельные принадлежности и несколько разных мелочей, которые забыли в прошлый раз: жаровню для барбекю, пластиковые контейнеры для хранения еды, будильник и, стыдно сказать, грелки. Робин просила привезти Библию. Я знала, что у нас она где-то есть, наконец нашла её и, стряхнув с неё пыль, добавила к коллекции.

Дело оказалось непростым, мы ведь не могли взять вещей слишком много, потому что патрули сразу заметили бы, что в пустом доме кто-то побывал. Поэтому мы поехали в дом Груберов, примерно в километре от нашего, и там набрали ещё еды. Я также прихватила семена и рассаду из теплицы мистера Грубера. Я уже начала думать, как Гомер, и рассчитывать надолго вперёд.

Последним делом мы прихватили с полдюжины кур — наших лучших несушек, — несколько упаковок корма, проволоку для изгороди и колья. На этот раз я позволила Гомеру сесть за руль, прикинув, что ему всё равно нужно практиковаться. Чтобы позабавить Фай, я закрыла глаза, взяла Библию, открыла её наугад, ткнула пальцем в страницу и прочитала подвернувшуюся строчку, сказав сначала:

— Дух мой укажет мне то, что нам подойдёт!

Строчка оказалась такой: «Я ненавижу их великой ненавистью; я считаю их своими врагами».

— Вот тебе и раз! — удивилась Фай. — А я-то думала, что Библия — это книга любви и прощения.

Я продолжила читать:

— «Избавь меня, Боже, от злых людей; охрани меня от жестоких людей, что замышляют зло в своих сердцах и постоянно пробуждают войны».

Это произвело впечатление. И на меня тоже, но я не позволила остальным упустить главное.

— Вот видите, я же говорила! — заявила я. — Я обладаю особым даром!

— А ты попробуй в другом месте, — предложил Гомер.

Но я не собиралась так легко терять репутацию.

— Нет уж, вы услышали мудрые слова, — ответила я. — На сегодня хватит.

Фай схватила Библию и попробовала повторить ритуал. В первый раз она угодила пальцем в пустую часть страницы в конце какой-то из глав. Во второй раз прочитала:

— «А потом царь послал Седраха, Мисаха и Авденаго в Вавилон» [4] Седрах, Мисах и Авденаго — библейские персонажи, три отрока, за неповиновение вавилонскому царю Навуходоносору брошенные в огненную печь, но спасенные ангелом. .

— Никуда не годится, — заявила я. — У тебя нет особого дара.

— Вероятно, то, что тебе подвернулось, поможет Робин чувствовать себя немножко лучше, ну, из-за стрельбы в солдат, — сказал мне Гомер.

— Мм... я отметила ту страницу. Я ей покажу, когда они вернутся.

Никто даже не заикался о том, что ребята могут и не вернуться. Думаю, это дело обычное. Люди считают, что, если они выскажут что-то плохое, оно может магическим образом осуществиться. Но мне не кажется, что слова обладают такой уж большой силой.

Мы добрались до верха гребня, спрятали «лендровер» и собрали кур и всё то, что могли донести в Ад. Нам пришлось дожидаться темноты, чтобы взять остальное. Слишком опасно было бродить по Тейлор-Стич при дневном свете, когда вокруг так и шныряли самолёты. К тому же день явно будет знойным. Даже внизу, в Аду, где обычно прохладнее, воздух начал отчаянно разогреваться. Но к моему удивлению, мы увидели под деревом на другом конце поляны стоявшего на ногах Ли.

— Ну и ну! — воскликнула я. — Да ты восстал из мёртвых!

— Я, конечно, предпочёл бы утро попрохладнее, — усмехаясь, ответил он. — Но меня уже просто тошнит от сидения на одном месте. К тому же пора тренировать ногу, я вполне пришёл в себя после поездки на снегоочистителе.

Ли улыбался вовсю, довольный собой, но всё же потел от усилий. Я намочила полотенце в ручье и вытерла ему лицо.

— Ты уверен, что не слишком рано поднялся? — спросила я.

— Да вроде всё нормально, — пожал плечами Ли.

Я вспомнила, как это бывало с нашими животными, заболевшими или поранившимися где-нибудь, — чаще всего это случалось с собаками — и как они день за днём лежали под овечьим навесом, пока либо не умирали, либо не оживали и не выбирались во двор, виляя хвостом. Может, и Ли такой же. Он был очень тихим с того момента, когда его ранило, просто лежал между камнями, погрузившись в собственные мысли. Сейчас он, правда, не вилял хвостом, но на его лицо вернулась живость.

— В тот день, когда ты пробежишься бегом от одного края поляны до другого, — заявила я, — мы зарежем одну из куриц и устроим настоящий пир.

— Робин сможет снять швы, когда вернётся из Виррави, — сказал Ли. — Они уже не нужны.

Я помогла ему дойти до тенистого местечка у ручья, где мы могли посидеть рядом на влажных тёмных камнях, — это, наверное, было самое прохладное место в Аду в тот день.

— Элли, — заговорил Ли и нервно откашлялся, — я собирался кое о чём тебя просить. В тот день у тебя дома, когда мы прятались в сенном сарае, ты подошла, когда я там лежал, легла рядом, и мы...

— Эй, довольно, довольно! — перебила я его. — Я помню, что мы делали.

— Я подумал, а вдруг ты забыла.

— Эй, ты что себе позволяешь? По-твоему, я так часто этим занимаюсь, что могу и забыть? Вообще-то, со мной такое не каждый день случается!

— Да, но ты с тех пор ни разу на меня не посмотрела. Ты со мной почти не разговариваешь.

— Я в последние дни была как бы не в себе. Просто спала и спала.

— Да, но потом...

— Потом? — вздохнула я. — А потом я была растеряна. Просто не знаю, что и думать.

— А ты всегда знаешь, что думать?

— Если бы я могла ответить на этот вопрос, я бы, наверное, знала всё на свете.

— Я сказал что-то такое, что тебя огорчило? Или что-то не так сделал?

— Нет-нет. Дело во мне самой. Я вообще часто не понимаю, что делаю. А иногда делаю то, что не означает, будто я так думаю. Ты понимаешь, что я имею в виду? — с надеждой спросила я, сама не очень уверенная в сказанном.

— Выходит, то, что ты говоришь, ничего не значит?

— Да нет... Что-то значит, но я не понимаю, значит ли это то, что тебе бы хотелось услышать... Скажи просто, что я вела себя непристойно, и на том покончим.