Ирина Котова - Королевская кровь. Проклятый трон

«Ты слаб, малыш».

Взметнулось вокруг пространство, искривляемое менталом, где-то крикнул Алекс, мимо снова полетели Лезвия, затем огромная Сеть, удушливо жег носоглотку едкий дым, и почему-то очень отчетливо были слышны сдавленные всхлипывания Богуславской.

Макс сжал зубы. Больно.

Голову сдавливало тисками, боль плескалась в глазницах, потекла кровь из носа, из ушей. От незримо бьющихся менталистов вдруг с тонким невыносимым звоном пошли одна за одной силовые волны, и окружающие попадали, зажимая уши руками.

«Сдавайся, и я убью тебя не больно».

Сзади навзрыд плакала Богуславская.

Соболевский вдруг захрипел, с удивлением глядя в серые, ставшие обжигающе-ледяными глаза противника, как-то дернулся, сжался и начал заваливаться набок. Щит его лопнул, и Тротт, тоже почти теряя сознание, сжал в руке Лезвие, взмахивая рукой и падая рядом сам. Успел увидеть, как тускнеет зеленый свет в глазницах отрубленной головы, и отключился.

Он уже не видел, как Март накрывает обратным щитом яростно отбивающегося Эдика, и тот визжит «Не надо!!», бьется изнутри, пытаясь проломить откачивающий энергию купол, а его подружка лежит рядом без движения. Как бледный, шатающийся Алекс, потративший на Эдуарда слишком много сил и сдерживавший его, пока Март создавал щит, буквально складывается пополам и валится с хрипом, как кричит Виктория, пытающаяся помочь Дмитрию Поляне, как сидит на холодной земле, обхватив голову руками, мелкая Богуславская и как неуверенно держащийся на ногах Ситников трясущимися руками пытается напитать Свидерского стихией Жизни.

Как наконец затихает и со стоном теряет сознание одержимый семикурсник, и Мартин, связав обоих темных Сетью, страшно, лающе ругается по-блакорийски, докачивая Алексу источники, пытаясь восстановить внутренний резерв друга, и одновременно оглядывается на лежащего Макса.

Как открывается в измочаленном битвой лесу Зеркало, и оттуда выходит изумленный Зигфрид Кляйншвитцер, которого тут же припахивают к помощи раненым. Как появляются рядом оперативники во главе с бледным Тандаджи, как пытаются увести Алину, а она яростно кричит «Никуда я не пойду без них!!» и вырывается.

Как переносят Макса и других пострадавших в Королевский лазарет, и сонные, срочно вызванные виталисты и врачи быстро распределяют неожиданных пациентов по палатам.

Как ругается с главным штатным виталистом фон Съедентент, отстаивая свое право помогать при реанимации Тротта. Как Виктория держит за руку Алекса, которому ставят капельницы и над которым колдуют виталисты, продолжая упорно докачивать ему резерв, и сереет на глазах: губы трескаются, краснеют глаза.

Как вцепляется Богуславская в ладонь прислонившегося к стене Матвея, наблюдая, как завозят Поляну в операционную.

Как быстро стучат по коридору лазарета каблуки королевы Василины, за которой тяжело и мрачно идет принц-консорт, как со вздохом облегчения обнимает она поцарапанную, угрюмую младшую сестру, как бегут следом принцессы Марина и Полина, и шагает Святослав Федорович, и как они расспрашивают ее, ругают, и радуются спасению, и каким больным взглядом смотрит на это Ситников.

Конец октября, пятница

Королевский лазарет

Королевский лазарет никогда не был так переполнен, как после этой ночи. В палатах лежали по двое, а то и по трое пациентов, почти все крайне истощенные, и персонал даже с некоторой ностальгией вспоминал те времена, когда лазарет назывался правительственным и в нем было гулко и пусто – разве что какой-нибудь аристократ, страдающий подагрой или несварением, вдруг заглянет.

В соседних палатах лежали охранники, студенты, маги и даже парочка демонов, лишившихся силы. Последних на всякий случай сторожили штатные боевые маги, хотя лохматый, злой, путающий блакорийский с рудложским фон Съедентент ночью заверил, что они теперь не опасны.

Постепенно приходили в себя охранники; чуть дольше находились в вызванном истощением сне студенты МагУниверситета. Тандаджи с командой работали как проклятые, не спали уже вторые сутки – опрашивая, сверяя показания, предупреждая о неразглашении, проверяя состояние пострадавших, ожидая, когда очнутся арестованные темные. В камерах Управления ждали своей очереди заговорщики, но сейчас тидуссу было не до них.

Поэтому он просто сунул Стрелковскому папку с разработками по делу заговора и попросил отработать. Выпил неизвестно какую по счету чашку кофе, вколол себе стимулятор, разработанный, кстати, периодически бредящим в палате лазарета рыжим Троттом, и пошел работать дальше.

Шаг за шагом вырисовывалась картина произошедшего. Охранники, расположившиеся на верхних этажах базы, наблюдавшие в предварительно установленные камеры за первым этажом, один за другим попадали в сон, как будто кто-то распылил усыпляющий газ.

Ближайший патруль, охранявший территорию, не получив ответа от центра наблюдения, пошел к базе и заметил неладное – всполохи, крики. Сообщил о происходящем двум другим группам охраны, осматривавшим периметр, и пошел проверять: по всем канонам штурма, с боевым магом во главе. Вошли через лоджию, увидели пытающихся отбиться и проигрывающих падающих студентов, а также двоих темных, но даже пикнуть не успели – полегли там же, рядышком.

Однако смогли отвлечь одержимых на мгновения, которых агенту Дмитро Поляне хватило на то, чтобы выставить щит, выбраться в коридор и организовать эвакуацию принцессы.

Второй патруль, пропустив убегающих, вышел наперерез преследователям, и завязался короткий бой с печальным результатом: все были выпиты точно так же, как и предыдущие. Третий патруль сразу поспешил на прикрытие ее высочества, и в составе там был штатный маг, который планировал моментально открыть Зеркало, но им ударили в спину, обездвижили и мгновенно иссушили резерв.

Картину финального боя Тандаджи составил по рассказам Алины и студента Ситникова, а также после разговора с магами.

Осталось дождаться пробуждения темных, чтобы ответить на вопросы, почему и зачем.

Хотелось бы, конечно, чтобы очнулся Тротт – что-то подсказывало опытному тидуссу, что у одержимых студентов стоит такой же сложный ментальный блок, как и у руководителя школы воров, арестованного Стрелковским. А единственный, кто мог снять подобный блок, валялся в больничной палате, приходя в себя лишь на мгновения, а потом снова проваливаясь в беспамятство.

Максимилиан Тротт ощущал себя странно. Картинки окружающей действительности в те моменты, когда он пребывал в сознании, были приглушенными, почти бесцветными и безвкусными. Звуки казались то слишком тихими, то, наоборот, невыносимо громкими, и минуты бодрствования быстро сменялись черными провалами с неприятными снами, будто организм уставал мыслить и чувствовать и отключался. Как аппарат с однажды перегоревшим предохранителем: чуть скачок напряжения – и все, не работает.