Василиса Раса - Детонация

Он прав. Тысячу раз прав, конечно. И мне ли не знать, что каждая моя командировка может стать последней. И я давно не имею оформленной на себя собственности, не держу домашних зверей, равнодушна к вещам и больше ценю людей, чем впечатления. Потому что отчётливо понимаю: каждая из встреч и улыбок может никогда не повториться. Так стоит ли оглядываться и думать? И есть ли у меня ещё время для того, чтобы просто быть? Не знаю с кем? Пусть. Может быть, это последний раз в моей жизни. Кажется, он в похожем положении. Нет, мне не было грустно – он меня понимает.

Это безумие продолжалось почти двое суток. Мир снаружи после ночного дождя снова схватило зимой. Покрыло толстой, глянцевой, скользкой коркой, и сейчас она сияла солнечным зеркалом, беспорядочно перенаправляя слепящие лучи в самые разные стороны. Я посматривала в окошко редко, мельком и издалека, с трудом отвлекаясь от главного.

У меня ныла каждая мышца в наполненном тяжестью и истомой теле. Я хотела потерять сознание, впасть в анабиоз, получать питание через капельницу и, главное, больше никогда не шевелиться. А если и шевелиться, то только для одного – любить Грэма. Потому что даже мысль о том, что он дышит где-то здесь, рядом, фантастически заводила меня снова и снова.

Действительно нелогизм. Кажется, отсутствие привычных ограничений сыграло со мной в пинг-понг, зарядив в голову отдачей с немыслимой силой – моё либидо ликовало, а женская сущность впитывала каждое проявление этого мужчины, желая наесться впрок. И, судя по количеству раз и частоте подходов, питаться она не планировала до конца жизни. Что всерьёз меня тревожило.

А потом случилась вторая закономерность. Отсутствие которой хоть и не сильно, но всё-таки удивляло оба дня. И вот наконец у Грэма зазвонил телефон. Хозяин аппарата, временно и фрагментарно вернувший мозг в отведённое ему место, вскинул голову изумлённо, будто удивляясь инородному сейчас предмету. А потом зазвонил второй. И даже, к моему теперь изумлению, третий. И лучше бы он этого не делал. Потому что мужчина с бесконечно несчастным видом опустился рядом, поцеловал в уголок губ и молча сжал мои ладони. Больше в этот вечер я его не видела. А утром… Утром меня разбудил Грэм Лэррингтон. Тот самый. Страшный. А ещё – свежий, подтянутый, гладко выбритый и очень суровый. В полной защите.

– Куда ты дел обалденного парня, с которым я провела пару потрясающих дней? – промямлила сипло, сонно моргая. Кажется, было совсем раннее утро, и в окна только-только просился рассвет.

Лицо ставшего неожиданно таким близким мужчины на мгновение исправила искренняя и светлая улыбка, и я с трудом удержалась, чтобы не прижаться и не свернуться так, чтобы ему непременно захотелось меня уютно обнять. Но вместо этого услышала тихое:

– Просыпайся, маленькая Сневерг. Скоро мы отбываем.

Дёрнулась неловко, действительно сразу проснувшись. Открыла рот, чтобы уточнить, куда именно. Но Грэм уже вышел из комнаты.

Одевалась я по-солдатски. Быстро. Только не думай сейчас, Карри. Ни о чём не думай!

Вылетела из комнаты, огляделась. Грэма нет, завтрак есть. Аппетита – как Грэма. Тоже нет. Вообще-то новость была хорошая. Потому что так быстро выбраться из Весны я уже не мечтала – там что-то ещё облезло после позавчерашнего дождя. В телевизоре, который обнаружился прямо над кухонной столешницей за сдвигающейся панелью, – новостной канал, не мой. Шли короткие репортажи и бегущая строка. Ничего особенно примечательного. Но нужно дождаться начала блока, чтобы расшифровать. Глотнула густой бархатный кофе. Боже, кажется, я теперь не смогу пить кофе… Поморщилась с досадой.

«…спровоцировал новый виток беспорядков. Десятки тысяч нелегальных эмигрантов штурмуют границы Союзных Земель с юга. В землях Аникии, Апелики и Балурии военные части приведены в состояние повышенной боевой готовности. В помощь пограничным войскам направлены ближайшие военные подразделения Южных Земель», – доносился голос, озвучивающий привычно чудовищный видеоряд: нищие, грязные, озлобленные люди вплотную приникли к ограждению, потрясают руками, ругаются и плюются. Голодные глаза ребёнка, припавшего к пустой груди измождённой матери, мелькают только на миг. Но этого всегда достаточно, чтобы вызвать впечатление на грани – на грани омерзения и сочувствия, ровно столько, чтобы появилось желание отнести в центр сбора помощи свои старые вещи – не больше. Эта новость из фоновых, из тех, что если она есть, значит, в стране всё по-прежнему, всё в порядке. Но она – индикатор. И обострившиеся нелегалы – это повод прикинуть, что могло случиться ещё. На четыре дня выпала из жизни и уже не вижу ситуации в целом.

Дожди в Багонии – наводнение. Ребенку требуется помощь. Новая вакцина от бушующей на южном континенте лихорадки. А вот:

«…был убит выстрелом в голову в своём доме неизвестным. Охрана смогла… – выхватил взгляд написанное бегущей строкой. Кто это, кто? – … ликвидировать убийцу, но установить личность совершившего покушение на Ники Фека так и не удалось – тело изуродовано до неузнаваемости…»

Второй звоночек. Не слишком адекватный ответ на беженцев, пожалуй. Убийство главы крупнейшего наркосиндиката Центрального Запада – это так же серьёзно, как покушение на президента или объявление войны, если не хуже. Значит, дело в чём-то ещё. В чём же?

«Выступления на площади Свободы в столице Лирдосии. Двадцать четыре машины сожжено, пострадали четырнадцать митингующих… – а вот это, кстати, подходит к нашим нелегалам. – В ходе акции протеста митингующие забросали камнями стражей правопорядка. Двое ранены. Один скончался по пути в больницу», – провокация очевидная. Цель?

«Две подводные лодки и эсминец… Почти весь флот Лирдосского океана…» – мерцало внизу бегущей строкой. Ничего не понимаю. Когда??? – «Канал контролируется союзниками Ириллии. Туда же направляется эскадра ВВС…»

Дрэк… Как-то слишком активно… Не из-за этого ли он срывается с места?

В какой момент я занервничала, я не помню. Желудок, демонстрируя панику, сжался и отказался принимать даже кофе. Я отставила чашку и с удивлением обнаружила, что у меня дрожат руки. Наверное, не выспалась и перенапряглась вчера лишку. Усмехнулась добро. В домик вошёл Грэм и остановился, просветлев лицом:

– Чему ты улыбаешься? – только не говори ничего, умоляю. Не порть.

Покачала головой в ответ:

– Спасибо за прелестное время.

– Прелестное? – улыбнулся отстранённо. – Я бы назвал это по-другому. – И, глядя в глаза, взял мою руку: поцеловал пальцы. А я малодушно отняла её и отвернулась.

Он набрал воздуха что-то сказать, но я перебила:

– Не надо. Я всё знаю сама. – Не хочу ничего услышать. Что бы это ни было. Умение прощаться – это как молчание, которое – золото. Надеюсь, он этим богат.