Эндрю Фукуда - Добыча

Я поворачиваю голову, смотрю на восток. На пустые бесплодные земли.

— Джин, — теперь говорит Джейкоб, — пойдем с нами. Ты теперь один из нас. Ты с нами. Ты идеально вписался. Мы семья. Мы не дадим тебе уйти.

Никто никогда не просил меня остаться. Я молчу, чувствуя, как пустоту внутри меня, которая была всегда, заполняет тепло. Я снова поворачиваюсь к ним. Бен смотрит на меня с надеждой. Он замечает по моему лицу, что я принял решение, и улыбается. Он тянет Сисси за руку:

— Он идет! Он идет с нами!

Эпаф кивает мне, его глаза теплеют.

— Надо идти, — говорит он. — До Миссии не близко. Ты иди вперед, я пойду последним. Как ты на это смотришь?

Я уже вижу, как делаю шаг и оказываюсь среди них. Я почти чувствую, как они похлопывают меня по спине, смотрят на меня горящими глазами, как мое тело наполняется энергией, когда я веду их обратно в Миссию.

Но я не двигаюсь. Я прикован к этому месту. Снова я смотрю на восток. Как будто множество рук тянут меня одновременно в противоположные стороны.

— Я пойду за Джином! — говорит Джейкоб, поднимая рюкзак.

Но я не двигаюсь.

Наконец Сисси, долго хранившая молчание, говорит. Но, в отличие от других, в ее голосе нет ни радости, ни возбуждения.

— Джин, — вот все, что она произносит.

Только мое имя, и очень тихо. Ее голос полон непереносимой скорби, тяжестью падающей на мои плечи. Она качает головой, и это едва заметное движение значит больше тысяч слов. Мальчики поворачиваются к ней, ничего не понимая.

— Сисси? — спрашивает Бен. — В чем дело?

— Джин не пойдет с нами, — отвечает она, не сводя с меня глаз.

— Что? Что ты имеешь в виду?

Она спокойно отвечает:

— Ему нужно идти на восток. Этот путь определил для него Ученый.

— Нет, — Дэвид едва говорит от волнения. — Он один из нас, он останется с нами…

— Он — Источник. У него другой путь.

— Сисси, — говорит Бен, — но он же хочет идти с нами и…

— Не позволяйте Джину умереть, — говорит Сисси. — Джин — Источник. Он лекарство. Он должен остаться в живых. Ему нужно на восток. Нет ничего важнее этого.

Младшие мальчики бледнеют, но их глаза и дрожащие губы свидетельствуют о том, что они понимают: Сисси права.

— Он должен найти Ученого, — продолжает Сисси со спокойной решимостью. — Этого хочет Ученый. Он так планировал с самого начала. Мы не можем позволить своим личным чувствам, — ее лицо каменеет, — мешать этому, — она краем глаза смотрит на меня, и ее голос в первый раз срывается от боли. — И Джин, глубоко внутри, тоже хочет этого.

Ребята смотрят на меня. Бен теперь замечает на моем лице другое выражение. От этого его нижняя губа дрожит, на глазах выступают слезы.

— Джин? — спрашивает он, и этот вопрос повисает в воздухе, дрожа на ветру.

Сисси идет ко мне с застывшим выражением лица.

— Он хочет к отцу. Ничто — и никто — не значит для него больше. Мы не можем ему в этом отказать. Мы должны отпустить его. — Она стоит прямо передо мной, так близко, что в ее каменной решимости я вижу трещины, сквозь которые сочится боль. — Ты ведь пойдешь за ним до края земли. Верно, Джин?

За ее спиной мальчики смотрят на меня. Небо над ними яркого, глубокого голубого цвета. Не видно ни облачка. Бен начинает всхлипывать, и Эпаф обнимает его за плечи.

— Я не оставлю вас, — говорю я.

— Ты должен, — отвечает Сисси. — Я не позволю тебе остаться.

— Мне надоело расставаться…

Она прикладывает палец к моим губам, вынуждая меня замолчать.

Солнечный свет, отражающийся от гранитных валов, делает ее глаза глубже. Я вспоминаю, как впервые увидел эти карие глаза на экране на моем столе в школе. Когда она вынимала лотерейные номера для Охоты. Столько дней прошло, но я все еще помню этот взгляд. Даже пиксели экрана смогли передать ощущение силы и мягкости.

То же самое я чувствую от прикосновения ее руки к моему лицу. Силу и мягкость.

— Джин! — шепчет она, и голос все-таки ее предает. Она мучительно сглатывает. — Уходи.

На мгновение решимость в ее глазах словно раскалывается и сквозь нее проступает неуверенность. Она молчит, как будто давая мне шанс что-то сказать. Но я молчу. Она закрывает глаза и поворачивает обратно, к мальчикам.

Я не двигаюсь. А потом направляюсь к лестнице, и каждый шаг, кажется, длится несколько часов. Все кажется нематериальным: гранит подо мной, мои ноги, мое тело. Кажется, что следующий порыв ветра меня унесет. Не подхватит целиком, а развеет мое тело. Частица за частицей, пока не останется ничего. Я ставлю ногу на первую ступеньку.

— Джин! — кричит Дэвид. — Мы увидимся. Увидимся однажды, так ведь?

Я киваю. Он улыбается, и я чувствую, как мои собственные губы складываются в ответной улыбке. Я не знал этого. Никогда раньше не думал, что улыбки могут происходить из печали. А потом я делаю то, что отец всегда мне запрещал. Я поднимаю руку и медленно машу. Все они машут мне в ответ, в глазах у них стоят слезы.

Я спускаюсь на следующую ступеньку. И на следующую, как если бы меня тянул вниз вес моего тяжелого сердца. Сисси и ребят больше не видно. Все, что я теперь вижу, — гранитная стена, уходящая вверх по мере моего продвижения вниз. Еще ступенька, и еще; я снова остаюсь совершенно один во всем мире.

Я иду быстро. Лучше так, чтобы мое сердце билось чаще и громче, легкие втягивали в себя воздух, а разум был занят лежащим впереди, а не тем, что осталось за спиной. Я — как крохотная точка, скользящая через огромную забытую землю, застывшую в вечном неизменном сне.

Когда солнце начинает садиться, под моими ногами оказывается не твердый гранит, а мягкая лесная подстилка. В лесу становится холоднее и темнее, будто сумерки наступили раньше времени. Я иду быстро, стараясь оказаться как можно дальше.

Густые деревья, так похожие одно на другое, дезориентируют меня, вынуждая ходить кругами. Я смотрю наверх, пытаясь понять, куда идти, но сквозь густые кроны видны только отдельные клочки неба. Непонятно, где находится солнце. Я даже не знаю, где восток. Цвет неба беспокоит меня: оно больше не голубое, по нему разливается кроваво-красный оттенок заката. Приближается ночь.

Я вырос в городе и не умею ориентироваться в лесу. Я иду вперед, чувствуя, как паника начинает заполнять мой мозг. Спустя десять минут я вынужден признаться себе в том, что отрицал уже час. Я заблудился. Мой внутренний компас сломан, и я больше не знаю, удаляюсь ли я от Миссии или возвращаюсь к ней. Я потерял драгоценное время.

С тревогой я замечаю, что на темнеющем небе появились первые звезды. На мир опускается ночь. Под моими ногами, внутри горы, сотни закатников ждут, пока свет сменится тьмой. Мне становится окончательно не по себе от этой мысли. Они тут же начнут взбираться по стенам пещеры, цепляясь за лианы и другие растения, и выбираться наружу через отверстия, пропускающие днем солнечный свет. Они хлынут наружу бесчисленными потоками, как нефть, заливающая гору, и побегут к Миссии.