Эндрю Фукуда - Добыча

Я бросаю последний взгляд назад, на гору. Теперь склон освещен молочным светом луны, и я вижу поток серебряных и черных точек. Волна за волной закатники выплескиваются из недр горы. Скоро они будут в Миссии.

Я стараюсь не думать об этом, но мысли помимо воли обращаются к Сисси и ребятам. Сейчас они уже добрались до Миссии. На мгновение во мне образуется пустота больше, чем окружающее ночное небо. Я смотрю перед собой. На восток. Где-то там, дальше, чем мои глаза способны видеть, ждет отец.

Интересно, сколько девушек Сисси уговорила сесть на поезд?

Мой отец, наверное, загорел. Теперь, когда ему не надо прятаться от солнца. И растолстел тоже, учитывая, сколько там еды и питья.

Интересно, Сисси и ребята уже в поезде? Наверное, девушки из деревни забираются в поезд, пока он разогревает двигатель.

У отца, наверное, борода или усы, или, может быть, щетина. И волосы на руках и ногах. Мешки у него под глазами стали меньше или вообще исчезли за годы спокойного здорового сна. Отец выглядит по-другому, но теперь, без масок, которые он был вынужден носить долгие годы, это и будет его настоящее лицо.

Интересно, все ли в порядке с Сисси и ребятами? Знают ли они, что надо уезжать немедленно? Представляют ли они, сколько закатников бежит за ними.

Я — впервые за всю жизнь — увижу, как отец улыбается. Увижу эту самую простую и чистую из всех эмоций, которую он всю жизнь вынужден был подавлять. Увижу, как растягиваются его губы, блестят зубы, горят глаза. Руки останутся неподвижными теперь, когда нет нужды притворно чесать запястье. И именно это он сделает, когда увидит меня. Он улыбнется. Он будет улыбаться прямо на солнце, не отступая в тень.

Не устал ли Бен оттого, что им пришлось идти целый день? Знает ли Дэвид, что ему понадобится шарф и перчатки, потому что ветер, хлещущий через решетки поезда может оказаться сильным и пронизывающим? Заживает ли рука Сисси? Не попала ли туда инфекция? Думают ли они обо мне? Нуждается ли Сисси во мне? Так же, как я в ней.

Вокруг меня появляются звезды. Кажется, что до них подать рукой. Кажется, что я могу дотянуться и сковырнуть их с места, а потом наблюдать, как они снежинками падают на землю. Я смотрю на восток. Вижу отца, окруженного теплым солнечным светом. Но нечетко, как будто он просто фантазия. Вижу, что он уменьшается и тает. Как все сны в лучах рассвета.

Я сильнее вцепляюсь в рукоять. Сгибаю ноги, перемещая центр тяжести. Звезды вращаются, когда я поворачиваю дельтаплан, луна крутится, как мячик на веревочке. Подо мной вращается река.

Гора оказывается передо мной. Ее вершина склонена набок, как будто удивлена и сбита с толку. Я лечу на запад.

Назад в Миссию.

Миссия лежит между двумя отрогами горы, и сначала я пролетаю мимо. Мост, половины которого колоннами поднимаются в небо, оказывается бесценным ориентиром. Я кружу над ним и замечаю несколько пятнышек света, мерцающих на склоне горы. Я подлетаю ближе, и Миссия, ее освещенные мягким светом дома, выступает из темноты. Отсюда она кажется неожиданно маленькой и хрупкой.

Я уже понял — со смирением и некоторым страхом, — что мое приземление будет неудачным. Возможно, болезненным, может, даже смертельным. Я могу уповать только на везение новичка. У меня было достаточно времени об этом подумать: полет обратно занял минут пятнадцать или около того, и я уже понял, что лучше всего будет приземлиться на ледниковом озере у дальнего края деревни. Идея казалась хорошей, но воплотить ее оказалось не так просто. Отсюда озеро кажется не больше монетки — до смешного маленькая посадочная площадка, окруженная гранитными скалами и вздымающимися к небу деревьями.

Приводнение на озеро оказывается не мягче столкновения с ледяной стеной. Мои ноги и тело как будто волочет по железной терке. Дельтаплан неожиданно устремляется в глубину, переворачивая мир вверх ногами. Не понимая, где верх, где низ, я расстегиваю жилет и выбираюсь из него, отталкивая дельтаплан от себя. Следи за пузырьками, следуй за ними, следи за пузырьками. Я вырываюсь на поверхность, и надо мной раскрывается усыпанный звездами купол неба, полный свежего воздуха.

Я плыву к берегу, выбрасываю свое промокшее, закоченевшее тело на поверхность. Холодно. Надо спешить. Руки и ноги трясутся, как ветви на ветру, разум наполняют рваные, спутанные мысли. Ковыляя на подкашивающихся ногах, стуча зубами, обхватывая себя руками, я пробираюсь в ближайший дом. Мои замерзшие пальцы с трудом смыкаются на дверной ручке. Внутри темно. Я открываю сундук, срываю с себя мокрую одежду, натягиваю сухую. В этот момент я понимаю, что не встретил ни единой живой души. Я выбегаю на улицу, все еще стуча зубами от холода, смотрю на площадь. Никто не двигается, никого нет. В тот момент, когда я думаю, что Сисси убедила всех уйти, навстречу попадается группа девушек. Их сонные глаза удивленно распахиваются, когда они меня видят.

— Где мои друзья? — спрашиваю я. Первые несколько слов, которые я говорю за последние часы, оказываются резкими и пронзительными.

Девушки настороженно смотрят на меня.

— Вы меня слышали? Мои друзья: Сисси, Эпаф, мальчики. Они вернулись сюда? Вы их видели?

Они по прежнему бессмысленно смотрят на меня, тревога в моем голосе их не трогает. Всех, кроме одной. Она выглядит окаменевшей.

— Они вернулись? — спрашиваю я.

Она кивает.

— Где они?

— На станции, — тихо отвечает она. — Почти все.

— В каком смысле почти все?

Она комкает в руках ткань юбки.

— Что происходит? — требовательно спрашиваю я. Внутри нарастает тревога.

— Я не могу сказать больше, не могу, — говорит она, каменея.

— Что здесь происходит? — требовательно спрашиваю я.

Никто не отвечает, никто не смотрит мне в глаза. Я бегу к станции.

— Идите на поезд! — кричу я через плечо. — Если вы хотите жить, идите на поезд!

На станции кипит жизнь. Кажется, тут половина деревни. Они разгружают вагоны. Всё еще разгружают вагоны.

— Сисси! — кричу я.

Ко мне поворачиваются лица. Одно за другим, сонные круглые лица. Но никаких следов Сисси или ребят.

— Эпаф! Дэвид!

Все останавливаются, поворачиваются ко мне. На лицах написано удивление, но со мной никто не заговаривает. И тут я слышу от дальнего конца поезда крик Сисси.

— Мы здесь, Джин! Мы здесь! Быстрее… — Ее обрывает звук удара.

Этого достаточно, чтобы я бежал сломя голову. Я несусь по платформе, отпихивая в стороны ящики и генераторы, перескакивая через свернутые на земле шланги. Старейшины стоят у того конца поезда тесной группой.

Я останавливаюсь перед ними, тяжело дыша, глотая свежий воздух. Старейшины расходятся в стороны, как челюсти, готовые сомкнуться на мне. Теперь я вижу. Они все привязаны внутри вагона. Сисси и мальчики. Почти все мальчики.