Владимир Яценко - Ржавая Хонда (сборник)

На корме и вправду обнаружился покатый пандус, плавно спускающийся к сферической гондоле небольшого аэростата. Сам «пузырь» сморщенной тряпкой был растянут на палубе.

Я включил радио Константину, но сейчас он только хрипел. Впихнул его в гондолу. Лидия суетилась рядом.

– Ваша очередь, барышня, – галантно предложил я даме место.

Как она туда втиснулась, я не понял – места и впрямь было маловато. Только тогда я вернулся к «Кузнецу». Взял парашют и выключил аварийку. Чтоб спасатели не заблудились в наших призывах о помощи… Через секунду замигал «красным» вызов. Кто-то пытался со мной связаться на частоте «Кузнеца». Генерал?

Я переключился.

– Александр! – громыхнуло в шлемофоне.

– Я, – в том же тоне ответил я и упал, запутавшись ногами в лямках ранца.

– Мы потеряли «SOS». В чём дело?

– Полный порядок, товарищ генерал, – пролаял я и включил у себя на груди аварийку.

– О! – сказал Генерал. – Отличный приём.

И отключился.

Я разобрался со своими «постромками», но времени на выяснение системы швартовки «прыгуна» не оставалось – вскарабкался на крышу гондолы, открутил вентили подачи несущего газа и обрезал удерживающие концы такелажа.

Первые секунды падения принесли чуть ли не эйфорию – спаслись! То, что мне не нашлось места в гондоле, не смущало. По мере спуска ёмкость наполнится, падение замедлится. А как снизимся до пяти-шести тысяч, я просто спрыгну и продолжу спуск на парашюте.

Вернувшись на частоту «убитой» экспедиции, услышал злой, настойчивый шёпот. Меня звал Костя.

– Здесь, – отозвался я.

– Его нельзя сбивать.

– Ты… это. Лежи спокойно.

– Его нельзя сбивать, – упрямым шёпотом повторил Константин. – Это химическое оружие. Даже если в плотных слоях… даже гремучим газом… Оно не сгорит. Это наследство. Мина из прошлого.

– О чём это ты?

– …перед войной. Страховка Сталина. Даже в Генштабе не знали. Разработка НКВД. Если победят Советы, то чекисты напомнят, что там, в небе, болтается. Если победит немец или ещё что, как сейчас – ни Советов, ни коммунистов… то и будет вот так: неопознанный объект, ракета… и вся Европа – в пепел, в прах… Его нельзя сбивать… Это бомба для цивилизации. Ох! Опять… опять!

И он снова закричал. Дико, страшно… и затих. Теперь было слышно только частое дыхание.

Потом кто-то заплакал.

– Прекрати реветь, – прикрикнул я на Лидию. – В его словах есть какой-то смысл?

– Проект «Красное облако». Мы думали, что так большевики прятали золото партии на случай неудачной войны и для восстановления подполья. Кто же знал, что тут выставка достижений двенадцатой лаборатории…

Уточнять, что такое «двенадцатая лаборатория», почему-то не хотелось. Вместо этого я вызвал Генерала.

– Ракета ушла, – самодовольно сообщил он. – Три-четыре минуты… встречайте.

– Отмените ракету, товарищ генерал. Неизвестное химическое оружие. Много. Очень много. Тонкая пыль. Чёрная. Прожигает даже через скафандр. У нас раненый…

– Отмена невозможна.

– Отчего же? Как-то же она наводится.

– На твою аварийку она и наводится. Ты же сам включил на «Кузнеце»…

– Теперь SOS передаётся не с «Кузнеца». Передатчик на мне. – Мне понадобилось несколько секунд, чтобы самому понять, что я только что сказал. – Во, блин! Это на меня ракета идёт.

– На тебя? – удивился Генерал. – Тогда выключай аварийку. Срочно выключай!

– И что будет с ракетой?

– На тридцати тысячах взорвётся. В соответствии с протоколом. На случай утери радиоконтакта.

– А с дирижаблем?

– Как Бог даст, – я физически почувствовал, как он перекрестился. – Это я тебе как генерал армии говорю.

– Вы это, – севшим голосом сказал я. – За детишками приглядите. И «Хаммера» им отдайте.

– Надумал в герои податься? Мы этот инцидент афишировать не будем. На улицу со своим именем не надейся.

– Я не для улицы. Я для людей… Не забудьте про нашу парочку. Они где-то в километре над поверхностью зависнут.

– Я уже поднял два вертолёта. Что-нибудь ещё? Просьбы, пожелания?

– Идите в жопу, товарищ генерал, – сказал я.

– Молодец, – ответил Генерал. – Уважаю.

Мне стало неинтересно. Я вернулся на частоту экспедиции.

Где-то там, подо мной, в глубине тесной кабины, стонал от боли Костя. Чуть слышно скулила Лида.

У меня было странное ощущение бездны. Чувство, что всё происходит как должно. В цепи событий последних суток не было ни одного, указав на которое я бы мог сказать: «Здесь! Вот здесь я мог поступить по-другому. Соскочить с подножки поезда. Сдать билет на самолёт. Пойти подземным переходом и не попасть под машину…»

Я глянул на манометр, закрутил вентиль подачи газа, а потом шагнул с крыши гондолы прямо в бескрайнее небо. Навстречу солнцу и свету. Навстречу стремительно рвущейся ко мне стреле бледно-голубой инверсии.

– Извините за собаку, Александр, – сказала Лида. – Она вцепилась мне в ногу…

– Как ты относишься к тату и пирсингу, Ли?

– Никак, – в её голосе удивление. – Чушь. Дичь. Блажь. А что?

– Да так, – сказал я. – Последняя ошибка…

Я представил себе взрыв ракеты. Представил мгновенное сжатие воздуха ударной волной. И расширение. Меня начал разбирать смех: похоже, если Страшный суд и состоится, то без меня. Вряд ли на такое важное событие пригласят облако мелкодисперсного аэрозоля. Зато я точно знал, ЧТО послужит центрами конденсации для миллиардов будущих снежинок. Белыми они, конечно же, не будут.

Но и чёрными их не назовут.

«Где же эта чёртова ракета? – подумал я. – Так ведь и разбиться можно…»

Чёрная точка на противоположном, восточном берегу быстро росла и превращалась в человека, несущегося по глади залива в чёрном развевающемся плаще. Человек левой рукой придерживал шляпу-цилиндр с широкими полями, а правой бодро отмахивал отблёскивающим сталью посохом. Его трость лишь коротко соприкасалась с водой, но и этого мгновения было достаточно, чтобы человек, оттолкнувшись, стремительно скользил вперёд, будто по льду, поднимал посох и, спустя два-три десятка метров, вновь опускал его в воду.

Трость сверкала на солнце спицами велосипеда.

– Ходко, – одобрительно заметил Биток.

Леприца проследила за его взглядом и презрительно бросила:

– Шут гороховый! Уважающие себя наги уже заняли свои места.

Биток перевёл взгляд на скамьи нагов и убедился, что Леприца была права: к этому времени царик Лиаифа уже полностью материализовался в своём кресле. Сошки помельче слетелись ещё несколько минут назад. Так что тот, что «яко-по-суху», и вправду запаздывал…