Вадим Панов - Кардонийская петля

– «Пытливый амуш» восстановлен, в скором времени мы отправимся в путешествие, но в команде снова нет алхимика, – неожиданно произнёс адиген. – ИХ, что с поисками Мерсы?

– Никаких следов, мессер. Мы объявили награду на Менсале, но там трудно искать.

– Зато легко спрятаться.

Судьба Андреаса Мерсы, Каронимо Бааламестре, а главное – гениального Павла Гатова слегка прояснилась после захвата Карлонара. Один из пленённых приотских паровингеров показал, что доставил похищенную троицу на военную базу; затем нашлись свидетели побега и отчаянного прыжка в Пустоту вслед за грузовиком Компании. Бабарский поднял связи в Омуте, и неприметные ребята вежливо расспросили членов экипажа «Быстровоза» – никто ничего не видел; Помпилио снарядил экспедицию на Менсалу, но результата она не дала. Учёные пропали.

– Какое-то время мы сможем обходиться без алхимика и должны приложить все силы, чтобы отыскать Мерсу.

– Возможно, они не вышли из Пустоты, – осторожно произнес ИХ. – Ещё никто не пытался войти в переход на паровинге.

– Гатов чокнутый, но не сумасшедший, – отрезал адиген. – У него должен был быть хотя бы один шанс из ста, и мы обязаны выяснить, использовал он его или нет.

– Да, мессер.

– К тому же речь идёт о Мерсе, нашем товарище.

– Да, мессер.

Помпилио резко поднялся, взял поданную Валентином трость, вышел из беседки и прошёлся по влажному песку, остановившись в шаге от линии прибоя. Камердинер и суперкарго замерли позади. Они понимали, что разговор не окончен, и не ошиблись.

– ИХ, мне всё ещё нужно переговорить с человеком по имени Друзе Касма, – ровно произнёс адиген.

– Я помню, мессер, я сообщу, когда он окажется в Унигарте.

– Хорошо. – Дер Даген Тур помолчал, глядя, как погибают у его ног бесконечные ряды волн, и продолжил: – Мы должны быть готовы покинуть Кардонию в любой момент. Пришло время возвращать долги.

– Я понимаю, мессер. – Бабарский кивнул, словно подтверждая самому себе, что информация принята, и поинтересовался: – Вы позволите задать вопрос? Он мучает меня вот уже несколько недель.

– Задавай.

– Я очень удивился, что Арбедалочик остался в живых. Вы говорили…

– Всё было так, как я говорил. – Помпилио прищурился, припоминая развороченную грудь галанита, кровь, удивление в затухающих глазах и второй выстрел Киры. – Видимо, Арбедалочик оказался крепким парнем, а галанитские врачи – кудесниками.

– Абедалоф…

– Кто же ещё?

Селтих смутился:

– Я хотел сказать…

– Ере, я прекрасно знаю, что вы хотели сказать, и просто пошутил. – Галанит слабо махнул рукой. – Пребывание на больничной койке нагоняет на меня тоску, которую я пытаюсь разогнать дружескими подначками. Присаживайтесь.

– Спасибо.

Арбедалочик принял командующего в кресле. Грудь всё ещё перетянута повязками, лицо всё ещё бледное, однако выглядел директор-распорядитель гораздо лучше, чем месяц назад.

– Как ваши раны? – тихо спросил Ере, присаживаясь на стул.

– Ноют, но затягиваются. Вчера мне сняли последние швы.

– Я рад.

– Вряд ли больше меня.

– Да как вам сказать…

Всё связанное с медициной и медикусами приводило Селтиха в состояние, близкое к панике. Этот кошмар преследовал Ере с детства: он прикован к койке, не может пошевелить ни рукой, ни ногой и медленно умирает, оставленный друзьями, слугами и даже жестокосердными санитарами. Он один. Он беспомощен. Он в больнице… Со временем генерал научился не покрываться потом при виде белых халатов, но всякий раз этот подвиг стоил ему огромных усилий.

– Буду рад видеть вас в добром здравии у себя в штабе.

– Через несколько дней навещу, – пообещал Арбедалочик. – Слово скаута.

– Вям! – подтвердил его слова саптер.

– Мне пора развеяться.

– Вям!

– Ничто так не способствует выздоровлению, как друзья и хорошие новости.

Известие о ранении Абедалофа повергло Селтиха в шок. Точнее, сначала ему вообще сообщили о смерти директора-распорядителя и лишь потом, через час, – о тяжёлом ранении. И этот час стал самым страшным в жизни Ере. Он прекрасно понимал, что Арбедалочик является главным двигателем проекта «Кардония», что именно он убедил всесильных директоров-наблюдателей не отступать после первой неудачи и дальше оказывать Приоте поддержку, и с его смертью наступят тяжёлые времена. К счастью, всё обошлось. Когда Селтих примчался на виллу, Абедалоф уже очнулся и даже пошутил насчёт «сплетен, которые летят быстрее цеппеля в Пустоте». А старший медикус пролепетал невнятное о «феноменально мощном организме» директора-распорядителя. Потом последовала операция, потом несколько недель восстановления, но жизни директора-распорядителя ничего не угрожало.

Всё обошлось.

Однако последствия дерзкое нападение вызвало серьёзные. Уже через два дня Абедалоф потребовал усилить меры безопасности: «Нет ничего позорнее, чем разгуливающие по Линегарту диверсанты!» И с тех пор у Ере появилась дополнительная головная боль: Фель Дробинский, бывший шеф полевой жандармерии, возглавивший спешно созданную Комиссию Чрезвычайных Дел. С благословения Арбедалочика Дробинский подмял под себя едва ли не весь полицейский аппарат Приоты и прочно занял место на вершине власти. Где и без него едва помещались Селтих с Кучиргом.

– Фель.

– Ере.

Пожимать руки не стали, достаточно того, что они находились в одном месте.

– Рад тебя видеть.

– Я, наверное, тоже.

Алый мундир командующего усыпан орденами, медалями и значками; на поясе кортик, с ножен и рукояти подмигивают алмазы; золотые погоны смахивают на небольшие копны сена. Председатель КЧД в оливковом кителе с накладными карманами, галифе и сапогах; на фоне Ере – сама скромность.

– Прекрасные духи.

– Туалетная вода.

– Это я и имел в виду.

– Смесью табака и гуталина должны пахнуть солдаты, а не офицеры.

– Вям!

Абедалоф с улыбкой слушал пикировку, но молчал, его вполне устраивала взаимная нелюбовь Дробинского и Селтиха.

Сказать, что за последний месяц авторитет командующего вырос, – всё равно что промолчать. Ере стал кумиром нации. Уже не любимцем, а отцом, спасителем и героем. Победитель – иначе его не называли. Разгром в Межозёрье получил определение «легендарного», а самого Селтиха благодарные соотечественники едва не обожествляли. Улыбающийся лик напомаженного красавчика глазел на приотцев с бесчисленных плакатов: «Командующий напутствует солдат», «Командующий принимает «Красное сердце» – высший орден Кардонии», «Командующий и консул», «Командующий указывает путь»… Кучирг скрипел зубами, но и только: соперничать со спасителем Отечества консул не мог при всём желании.

А вот Фель не собирался соперничать, председатель просто поднимался наверх, получая всё больше и больше полномочий, а с ними – всё больше и больше штыков, чтобы эти самые полномочия подкреплять. Фель редко выходил из тени, однако силу набрал колоссальную, и тот факт, что Абедалоф пригласил его, а не Кучирга, говорил о многом.