Юрий Никитин - Передышка в Барбусе

Мрак смолчал. Лицо его было угрюмым, а челюсть выдвинулась, словно готовился к бою. Конь переступал с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывал в сторону ворот.

Дверь распахнулась, Мелигерда выскочила, как молодой олененок. И застыла, словно ударилась в ледяную стену, а сама превратилась в глыбу льда. На бледном лице глаза стали огромными, отчаянными.

Мрак вскинул руку:

— Прекрасная Мелигерда!.. Я не могу свернуть с дороги. Мне надо ехать.

Она шевельнулась с трудом, её тонкие руки прижались к груди. Все услышали её прерывающийся шепот:

— Как только ты выедешь за ворота... я умру.

Ликия сжала губы, не зря ж предупреждала, а Мрак громыхнул:

— Ты родилась в семье короля, Мелигерда. В отличие от простолюдинок ты знаешь, что у мужчин есть долг.

— Я умру, — повторила она едва слышно. — Я умру, как только перестану тебя видеть...

Глаза заблестели, в них отразилось солнце. Ликия видела, как эти чистые озёра наполнялись влагой, затем запруда прорвалась, по бледным щекам покатились крупные, как жемчуг, слёзы.

Мрак шелохнулся в седле. Лицо его тоже было такое же бледное, а в глазах затаилась боль.

— Я вернусь, — выдавил он наконец.

Голос его был глухим, будто шёл из глубокой могилы. Ликия сжалась в седле, в этот миг она горячо сочувствовала плачущей принцессе и почти ненавидела надменного героя.

Слёзы всё так же безостановочно бежали по нежным щекам, капали на грудь. Безнадёжным голосом, лёгким, как дуновение ветерка, она спросила:

— Когда?

— Придёт ночь, — сказал Мрак, — ты выйди и посмотри на месяц... Он только зародился, совсем молодой... Но он ещё будет светить, хотя бы краешком... когда мой конь заржёт под твоим окном!

Она вскинула голову. Солнечный свет упал на бледное лицо, трогательное и прекрасное в своей беззащитности, но не смог согнать печальной тени. Мокрые дорожки блестели, а глаза расширились. Потом из груди вырвался мучительный вздох:

— Да, только слабые следуют прихотям. Сильные исполняют долг... Но я не только правительница! В моей груди девичье сердце. Как только ночь поглотит последний краешек месяца, я умру... если твой конь не заржёт под моим окном.

— Да, — сказал Мрак. Помолчал и повторил: — Да. Заржёт.

— Возвращайся поскорее! — сказала Мелигерда. — Волхвами было предсказано, что меня выдадут за героя, которого свет не видывал. И что я рожу ему множество сильных и красивых сынов!

Мраку показалось, что уже слышал это или похожее. Губы с усилием держал раздвинутыми, кланялся, кивал, воздевал руки. Ликия, у которой сердце разрывалось от жалости и сочувствия к обоим, выехала вперёд.

— Нам пора.

— Да, — повторил Мрак. Крупное лицо его застыло, как вырубленное из коричневого камня, но Ликии чудилась на нём душевная мука. Повторил ещё раз хриплым голосом: — Пора, Мелигерда.

За спиной принцессы появлялись и пропадали люди. Один по её знаку вынес ларец. Мелигерда открыла золотым ключиком. На свет появилась расшитая скатерть.

— Это тебе в дорогу, — сказала она. Даже в бледном лунном свете видно было, как щеки её налились тёмной краской, а голос от смущения стал совсем тихим: — Невеста всегда дарит жениху скатерть...

Мрак сказал неуклюже:

— Зачем в дороге скатерть? Прости, нам пора...

— Это не простая скатерть, — сказала она уже живее. — Это скатерть-самобранка! У меня это просто... ну, память, что от отца к сыну... Ещё от первых богов! Ты только разверни её, когда на отдыхе. Не бог весть, в давние времена ещё не знали перца, но зато яства из диковинных птиц и чудных рыб, которых уже нет на свете...

Мрак с неловкостью отстранил подарок. Принцесса сразу побледнела, губы задрожали, а чудные глаза наполнились слезами. Мрак сказал неуклюже, проглотив слова, готовые сорваться с языка:

— В пути всегда есть дичь.

— Но...

— А вдруг с твоей скатертью что случится?

Она сказала просто:

— Что тогда мне скатерть? Я сама умру.

Наступило тяжёлое, как горы, молчание. Ликия, страдая за обоих, протянула руку. Ткань показалась лёгкой, прохладной на ощупь, словно на ладонь опустилась снежинка. Ликия молча сложила в седельную суму. Мрак натянул повод, но за спиной со двора донеслось гневное ржание. Двое могучих, как дубы, конюхов с великим трудом удерживали красного коня с оранжевой, как расплавленное золото, гривой и таким же оранжевым роскошным хвостом. Конь тряс головой, уздечка звенела, звенели стремена, а металлические части седла мерцали торжественно и таинственно.

Мелигерда медленно сняла с пальца большой перстень.

— Возьми. Пусть он постоянно напоминает тебе обо мне. Конь этот тоже твой... Он способен за одну ночь домчать тебя хоть в Артанию, хоть в Славию, а хоть даже в таинственный и страшный Вантит... Оставь Ликию со мной, хоть что-то у меня останется от тебя. Останешься, Ликия?

Ликия, поколебавшись, кивнула. Мелигерда смотрела на них блестящими от слёз глазами. Ликия слезла с коня, подошла и обняла принцессу, такую маленькую, худенькую и, оказывается, жалобную и несчастную.

Мрак стиснул зубы, в груди было так горько, что едва не взвыл по-волчьи. Торопливо спрыгнул с белого коня и пересел на красного и сразу ощутил разницу, потому что, если это конь, то до этого сидел на простой козе. Он подобрал поводья, вскинул руку в красивом прощальном жесте.

Стены домов понеслись навстречу. Темные массивные дома проскакивали по обе стороны, а над крышами висело послеполуденное солнце, яркая знойная синь охватила небо от края и до края.

Мрак стискивал зубы, зажмуривался, пряча глаза даже от коня, не желая видеть белый свет, мерзавец, так сволочно врал, прямо в глаза врал, не мог сказать правду... да и как сказать?

Конь нёсся как стрела, выпущенная из богатырского лука. Земля сперва мелькала под копытами, потом просто замерцала, словно тусклая вода в сумерки. Дробный стук копыт участился и... затих вовсе. Встречный ветер раздирал рот, пытался выдавить глаза и выдрать волосы.

Далеко впереди показалась полоса деревьев, роскошные яворы. Он успел понять, что они у кромки воды, впереди широкая река, а конь несётся как чёрт. Под брюхом внезапно оборвалась земля, а внизу страшно заблестела вода, от неё пугающе ударило холодом. Сердце оборвалось, он зажмурился, тут же снова открыл глаза... Впереди возник берег, копыта со стуком ударили о твёрдое, тут же участили стук. Он оглянулся и успел увидеть убегающую за горизонт реку, линию деревьев.

Сердце робко стукнуло, как испуганный цыпленок, что учится клевать зёрна, убедилось, что уцелело, затрепыхалось вовсю. Он перевёл дух, и тут на место сладкому страху медленно начало заползать ликование. Он прокричал коню: «Ещё! Ещё быстрее!», пригнулся, ощутил мощный толчок, на миг потяжелел, а когда скосил глазом вниз, увидел, как под конем проносится зеленая равнина, а конь уже снова опускается, снова удар копытами, скачок... который равен ста конским скокам, если не тысяче, ещё и ещё, ускоряется, ветер ревёт в ушах, конь разогрелся, уже как раскалённый слиток металла, который только что вытащили из кузнечного горна...