Наталья Павлищева - Кровь и пепел

Они спорили о боярине и любви Анеи, а я думала о другом. Что-то не давало покоя в имени князя.

– Как князя-то звали?

– Почему звали, и сейчас зовут. Ярослав Всеволодович, брат Великого князя Юрия Всеволодовича. А чего ты?

– Это же отец Александра Невского?!

– Чей?

Я сообразила, что Александр еще совсем не Невский, это будет позже.

– Как у него сыновей зовут?

– Федором, Александром, Андреем… не помню, еще есть, кажись.

Мне было достаточно. Александр Ярославич – это же будущий Невский. Лушка – сестра Невского! Сестрица неизмеримо выросла в моих глазах, словно была хоть чуть причастна к будущим успехам брата. А я – двоюродная сестра Лушки… Идиотизм, но и я выросла в собственных глазах.

Но Анея-то хороша…

Вечером, оставшись совсем одна, кстати, впервые за последние месяцы, я снова задумалась. Не слишком ли я рискую, задержавшись здесь. Ну что произойдет от того, что я еще раз увижу князя Романа? Он мне что, в любви объяснится? Нет, ничего такого ждать не стоило, да и как можно любить того, кто тебя лет на восемьсот старше? Мне стало смешно, в какие пра-пра мне годится Роман? Если считать в среднем по четыре поколения в столетие, а может и больше, получалось… а не так и много, всего между нами поколений тридцать пять – сорок. Я рассмеялась: всего ничего, тьфу, можно сказать!

Ой, дурочка, и никакие порки меня не изменят. Что в двадцать первом веке была глупой в отношении мужиков, что в тринадцатом. Только там в Москве на моей шее сидел Стариков, наставляя мне же рога, а здесь я втюрилась в князя, для которого я никто. Мелькнула мысль, что он вообще может быть женат. Нет, не может! Тогда Анея бы не говорила о его ко мне возможном сватовстве.

Вот ненормальная! О чем я размышляю?! Будет сватать меня или не будет князь Роман Ингваревич, и это при том, что у границ Рязани стоит орда Батыя, а князь воин, не говоря уже о том, что я сама из двадцать первого века и в тринадцатом просто не существую. Мысли перекинулись на проблемы моего существования, правда, ненадолго. Как я ни старалась, они настырно возвращались к синим глазам Романа. Это надо же – угодить в тринадцатый век, чтобы, как дуре, влюбиться, да еще и в того, кому суждено погибнуть! Снова взяло зло на Батыя, он готов был испортить жизнь не одной мне (или Насте, какая разница). Я вспомнила, что забыла попросить Анею отправить меня еще раз расправиться с Батыем. Эх, жаль!

Со следующего дня начались мои мучения. Делать было категорически нечего, и я маялась. Никакого набата, даже просто сбора вече, вопреки моим ожиданиям, не последовало. Я успокаивала себя тем, что все князья в отъездах, все заняты, собрать дружины сейчас важнее, чем говорить речи на митингах. Хотя у меня все равно свербило, могли бы предупредить народ-то. Не по себе стало, когда увидела, что Рязанский князь Юрий Игоревич откуда-то вернулся, но без дружины, и никуда снова не собирается. Может, не знает, ведь когда Роман уезжал, Юрия Игоревича в Рязани не было, может, не передали?

Забыв все наставления Анеи, я двинула в церковь, но не для того, чтобы послушать увещевания священников перестать грешить, а чтобы попытаться объяснить хоть там о напасти, которая движется на Рязань. Правильно, князья князьями, а люд рязанский может поднять простой священник, тем более епископ! Одной проповеди, или как там в тринадцатом веке это зовут, хватит, чтобы весь народ как один встал против Батыя. Правда, внутри уже зародилось не слишком хорошее ощущение, что Анея права, от попов в этом деле моральной поддержки не дождешься. Это через столетия они начнут благословлять на Священную войну с захватчиками, а во времена Батыева нашествия действительно убеждали в приходе народа незнаемого прямо из ада, из Тартара, отсюда и название, небось, татары, о наступлении последних времен. Это все я точно помнила из Андрюхиной диссертации.

Это что же получается? Священники убеждали народ в том, что настают времена, когда само сопротивление – зло, потому как за грехи тяжкие отвечать все равно надо. Я пыталась сообразить, сильная Рязань сопротивлялась пять дней, Владимир, Москва, да все крупные города стояли недолго. А маленькие вроде Козельска? Конечно, у Козельска отменная крепость, но сопротивляться она будет еще и потому, что Анея наверняка вытурит Иллариона. Действительно, почему большие сильные крепости пали легче маленьких? Может, Анея все же права и дело во внушении? В Рязани татары убьют всех, кто спрячется в Успенском соборе вместо того, чтобы сражаться на стенах. Во Владимире – также. В Киеве Десятинная рухнет, погребя под собой находившихся там людей. Стало страшно – соборы становились братскими могилами для тех, кто искал в них последнее убежище? А где были настоятели этих соборов, епископы, тоже гибли вместе с прихожанами или успевали удрать заранее?

Я пыталась вспомнить, погиб ли в Рязани епископ вместе с княжеской семьей и другими в Успенском соборе, и не могла. В летописи ничего об этом не говорилось? Или Андрей пропустил столь важную деталь?

В собор пришла вовремя, как раз начиналась служба. Встала потихоньку, стараясь вести себя незаметно, слушала. Народу в соборе было не слишком много, еще не пришло время, когда на службы будут ходить непременно и всей семьей. И вот дождалась, после положенных слов епископ начал вещать о приходе безбожных татаровей и грядущем наказании за грехи тяжкие. И ни слова о возможной защите города, все о погибели и наказании…

Я попыталась попасть на глаза епископу, чтобы хоть как-то привлечь его внимание и напроситься на разговор. Не удалось, епископ двигался мимо, осеняя крестом всех подряд и словно не видя никого, просто совершал положенные движения будто во сне.

– Святой отец, мне поговорить надо.

– Это вон к нему, – кивнул на какого-то служку епископ и проплыл себе дальше.

Ну и хрен с вами! Без вас найдется кому сказать, пуп земли тут нашелся, мы до простых смертных не находим нужным снисходить. Нет, в тринадцатом веке священники были куда хуже, чем в двадцать первом. Правда, я и в свое время не слишком часто ходила в церковь, но тут просто безобразие. И пожаловаться некуда, он сам себе начальник. Или над ним есть кто-то? Над козельским Илларионом точно есть, а над этим? Наверное. Тоже, сидит где-нибудь в Константинополе такой же вот важный и надутый и думает только о том, как бы поскорей отвязаться от всяких там мирян, паствы, чтоб бросила монетку в кружечку и отвалила со своими проблемами!

Пока я мысленно обличала негодное поведение местного служителя церкви, сама служба закончилась. Но я и тут оказалась невольной свидетельницей интересного разговора, который не сразу поняла.

Говорили двое, один, постарше, старался быть строгим, по голосу я поняла, что это и есть епископ, который только что взывал к смирению и покаянию, голос второго не знаком. Из слов епископа следовало, что он поторопится, а уж князь, как господь даст.