Олег Верещагин - Не остаться одному

– Почему ты их защищаешь?! – выкрикнул Герберт.

Я ответил спокойно:

– Мне отвратительна расправа с безоружными… Ребята, девчонки, – я обратился к бывшим рабам, их было около дюжины, – кто из вас дольше всего был у этих?

Они зашептались, вперед вышел светловолосый мальчишка, сжимавший в руке топор.

– Ну я, – с вызовом сказал он.

– Я – это кто? Меня, например, Олег зовут.

– Пол, – он смешался, заморгал.

– Пол, кто из них, – я кивнул на пиратов, – зверствовал? Не может быть, чтобы все.

Пол облизнул губы, положил топор «бородой» на плечо, оглянулся на своих. Вздохнул:

– Да нет, не все, конечно… Мне что, называть?

– Называй и показывай, – предложил я. – Димка, Анри, Раде, Ян – на кого покажут, тех волоките сюда… Ингрид, сделай что-нибудь, глаз не видит уже ничего.

Она подошла, раскладывая на ходу свой набор, что-то скомандовала Танюшке. Та подлетела мухой – с невинным видом, без корды, зато с водой и тряпкой.

– Убью потом, – прошептал я углом рта.

Она посмотрела больными глазами, спросила:

– Глаз цел? Очень больно?

Я промолчал, потому что Пол начал выкликать…

Ингрид мешала смотреть. Больно почти не было, Танюшка постоянно смывала кровь, кожа похрустывала.

– Кость цела? – мельком спросил я.

Ингрид утвердительно буркнула.

Отделили пятерых – четверых парней и девчонку. Они стояли кучкой, стараясь спрятаться друг за друга. Все притихли – и люди Герберта, и бывшие рабы, и Роб, так и не выпустивший из рук сабель.

– Роб, – окликнул я его. – Забирай остальных. Берите оружие и уходите прочь. Дирижабль оставите. Понял?

– Не боишься, что буду мстить? – странно, словно бы без голоса, спросил он.

– Не боюсь, – ответил я. – Ты не такой человек, и ты знаешь, что мы были правы.

– Позволь забрать продукты, – сказал он.

– Треть, – отрезал я. – Винтовку оставьте… Лен, – кивнул я Власенковой, – посмотри насчет продуктов. Олег, Видов – проводите… Все, Ин? Спасибо… Так, теперь с этими… – Я подошел ближе к приговоренным. Именно это слово пришло мне в голову. Жалости во мне не было, но стояло мутной водой гадливое неприятие того, что надо сделать. – Пол, – я повернулся к парню с топором, – вы их отобрали. Они виноваты. Я не хочу знать, что они делали. Мне интересно другое – ты будешь их убивать?

Он побледнел, сжал губы, но потом решительно сказал:

– Да.

– Давай, но побыстрей, – мотнул я головой (Ингрид сердито рявкнула). – Не надо их мучить.

Пол взял топор боевым хватом – и пошел к пиратам…

Роб подошел ко мне уже с рюкзаком на пояснице. Несколько секунд смотрел мне в глаза. Потом сказал:

– Запомни, что у тебя есть враг, Олег. Это я. И следующая наша встреча, если она состоится, будет последней для тебя. Или для меня.

– Это честь – иметь такого врага, – спокойно отозвался я. Роб кивнул, повернулся и ушел. Вместо него появился Мило. Он вел за руку ту самую блондинку, которую я видел у Гонсалеса.

– Это Лора, – сказал серб. – Она пойдет с нами. Или я – с ней.

– Ты знаешь, что она… – начал я, скользнув взглядом по девчонке.

Мило вспыхнул, его пальцы стиснулись до белизны на рукояти камы, но сказал он спокойно:

– Я знаю. Мне плевать.

– Ты хочешь остаться с нами? – посмотрел я на девчонку. Она промолчала, но вцепилась в рукав и плечо серба так, что стало ясно – не оторвешь. – Черт с вами.

– Спасибо, князь! – почти закричал Мило, но я уже не обратил внимания – окликнул Пола:

– Подожди! – Он подошел. – Аэростат этот останется у вас, мы с Гербертом так решили. Починиться там не очень долго, я покажу, где нагадил… Перебросите нас в Калифорнию?

– Конечно, о чем разговор! – Он явно искренне обрадовался, что может чем-то отблагодарить, кажется, еще что-то хотел сказать, но я уже повернулся и пошел искать Танюшку.

Она сидела возле того самого родничка, в который я смотрелся перед «заданием». И сейчас я мельком заглянул в него…

…и замер.

Гонсалес угодил мне по лбу самым концом шпаги, а Ингрид зашила рану со своей обычной сноровкой и умением. Стянутый в полудюжине мест рубец спускался под острым углом над левой бровью к переносице. Заживет – останется белая полоса.

Белая полоса наискось над бровью. Мне вспомнился тот сон, где я видел себя на экране старого телевизора. Лицо – вот с таким же шрамом.

Там, в этом телевизоре, я стоял в непроглядном туманном мареве среди сухих, голых ветвей кустов. Один – вокруг не было никого. Я стоял и чего-то ждал – и мне было одиноко, пусто и тоскливо.

Шрам – вот он.

Значит… значит, будет и серый туман, и кусты, и тоскливое одиночество. Полное. Абсолютное.

Когда?!

Дирижабль шел в полусотне метров над самыми высокими пиками. Я стоял около приоткрытой двери, сбоку, и задумчиво смотрел, как эти складчатые, странные, будто с другой планеты столбы уплывают назад и в стороны. Местами между ними кипели, прорываясь сквозь узкие ложа, гремучие потоки.

– Да, я не знаю, как бы мы тут шли, – заметила, подойдя и становясь напротив, Танюшка. – Может быть, в нашем мире это не так выглядит, а тут пейзаж, как после ядерной войны… – Она присела на пол, скрестив ноги.

– Жалеешь, что не осталась в Элберте? – спросил я, тоже присаживаясь, но подальше от двери. В машинном отделении пыхтело и посвистывало. Танюшка удивленно посмотрела на меня и, не отвечая на вопрос, сказала:

– Скоро мы доберемся до океана и увидим наших. Вот странно. Скоро год, как не виделись.

Я молча кивнул и, помедлив, растянулся на полу, положив подбородок на скрещенные руки. Танюшка улеглась напротив точно так же, почти носом к моему носу… В дверь задувало ветерком, медленно менялись снаружи пейзажи – разнообразные в своем тягучем однообразии…

– Э, смотрите, ужрался малолетка, прямо за столом спит!

– Кто их с девкой сюда пустил, в натуре?.. Смотри, она тоже готова.

– Ага, башку от стола поднять не может… Может, они это… по вызову? Я слышал, есть тут несколько пар…

– Да вечер только начался, что ж они – на работе нажрались? Не, смотри, как они одеты, это не шлюшки… Пацан, проснись, пацан!

А я уже давно не спал, если честно. Голова была мутная, чугунным котлом с помоями висела на плечах, и я пытался осознать только одно: взрослые (!!!) голоса!

Я вздернулся, попал левой рукой во что-то мокрое. Надо мной заржали, в уши ввинтилась незнакомая и странно знакомая музыка, хриплый голос:

– Вилли Токарев? – хрипло спросил я вслух, пытаясь сообразить, где я и что со мной. Я вроде бы был в кафе, шум и гам забивали временами голос певца. Несколько человек сидели на высоких табуретах у стойки, на ярко освещенной эстраде отдыхал оркестр, остальной зал тонул в полумраке, но видно было – столы почти все заполнены шумными компаниями, едящими и пьющими.