Вадим Панов - Красные камни Белого

…Небо предрассветное, серое, чересчур серое – черное едва-едва покачнулось, целиться сложно, однако делать нечего, хочешь жить – целься и убивай.

Баурда бежит по галерее, пытаясь понять, что происходит в комплексе. Два взрыва на площади – кто-то бросил гранаты, но кто? Свои или чужие? И кто они – свои? Менсалийцы? Впрочем, сейчас – да, менсалийцы. Раз договорились, значит, свои. Но кто бросил гранаты? И кто орет? Кого ранило?

– Курок! Что у тебя?!

– Цель!

Молодой разведчик останавливается, вскидывает карабин и стреляет.

– Есть?

– Нет!

Слишком темно. Еще слишком темно… Форма у галанитов серая, в темноте почти неразличимая…

– Хня!!

Инстинкт, иначе и не скажешь. Инстинкт самосохранения выручил, обостренный до предела. В самый последний момент Дан рванулся в сторону, и пуля, что должна была пробить голову, вгрызается в деревянный столб.

– Минус один!

Это Бачик, неунывающий Бачик, отличный механик и превосходный стрелок. Он давно сменил пистолет на карабин и лично уложил трех менсалийцев. Уже трех. Но героизм Бачика пропадает втуне, поскольку остальные галаниты похвастаться такими же результатами не могли.

Выстрел.

Дабурчик трижды стреляет в ответ, отбрасывает разрядившийся пистолет и берется за винтовку.

Сколько им осталось? Два магазина? Три? Сколько это в патронах?

Выстрел, выстрел, выстрел…

Люди на башне убиты, посланные к воротам не вернулись, попытка прорваться к «Макнауту» не удалась, гранаты закончились, а они с Бачиком заперты в доме без всякой надежды на спасение.

– Ненавижу!

Дабурчик стреляет, перезаряжает карабин и снова стреляет. И проклинает день, когда согласился лететь на Ахадир…

– Я свой!

– Кто?

– Баурда!

– А чего молчишь?

– А чего стреляете?

Навстречу выходят два менсалийца.

– Мы ворота едва отбили. Туда два галика притащились, Удо и Ханса положить успели.

– То есть они собирались нас мочить?

– Получается.

– Отличная шутка!

Но болтать некогда. В храмовом комплексе продолжается перестрелка – галаниты засели в одном из домов, – и Баурда, прищурившись, интересуется:

– По крышам лазить умеете?

Менсалийцы понимают его с полуслова.

– Пройдем через второй этаж?

Следопыт не отвечает: перемахивает через парапет и прыгает на скат, начинающийся в паре метров от стены. Теряет мгновение, пытаясь поймать равновесие, после чего вскидывает вверх большой палец и начинает взбираться к коньку. Менсалийцы и Курок бросаются следом.

– Я лежал на большом плоском камне, который успел сильно нагреться на солнце. Я отдыхал, смотрел в небо и думал… – Помпилио прищурился и улыбнулся. – Я не помню, о чем думал. Мое прошлое пряталось, а значит, тем для размышлений было немного. Скорее всего, я просто лежал и смотрел в небо, но не дремал. Я абсолютно уверен в том, что не дремал…

– Это важно? – тихо спросила Старшая Сестра.

– Да, потому что в какой-то момент я увидел в небе цеппель.

Они разговаривали в кают-компании «Неудержимого», в большой комнате, посреди которой стоял длинный стол. Алокаридас ушел спать – старый жрец был плох, держался из последних сил и пользовался любой возможностью для отдыха. Спутники адигена разделились: мужчины сидели в кубрике, а Марина заперлась в каюте. Старшая Сестра тоже не отказалась бы от недолгого уединения, но, встретив Помпилио, решила потратить свободное время на разговор – адиген был ей интересен. Сейчас женщина расположилась в кресле и взяла в руки бокал с вином – она знала, что этот жест расслабит собеседника. Помпилио же развалился на диване и говорил негромким, спокойным голосом. Но в глаза женщине не смотрел. После ухода жреца – не посмотрел ни разу.

– Я увидел небольшой пассер, – продолжил адиген. – Я видел его весьма четко, сумел разглядеть в подробностях: двухпалубная гондола, эмблема бахорской транспортной компании на корпусе… Я еще удивился, что он не маневрирует, просто висит в небе… А потом заметил, что иллюминаторы освещены, и снова удивился – зачем включать свет средь бела дня?

– Кажется, я догадалась, что вы видели, мессер, – прошептала Старшая Сестра.

– Я хотел позвать своих людей, но вдруг заметил у горизонта темное пятно. То есть сначала я решил, что это пятно, а потом разглядел отростки… – На губах Помпилио заиграла грустная улыбка. – Это был «рогатый клещ», один из Больших Знаков. Он спешил, торопясь вцепиться в пассер до того, как тот выйдет из Пустоты, и потому показался мне пятном – он двигался очень быстро.

– Это случилось не на Ахадире, – мягко перебила его женщина. – Мы называем такие вещи «иллюзиями Пустоты».

– Я видел то, что случилось далеко отсюда. Во время перехода этого пассера с одной планеты на другую.

– Да, мессер.

– Еще одна тайна Ахадира?

– Совершенно верно.

Адиген заложил руку за голову.

– Любой ученый Герметикона отдал бы половину жизни за то, чтобы оказаться здесь.

– Вы обещали, мессер, – обронила женщина.

– Я помню. – Помпилио сменил позу, теперь он почти лежал на диване, вытянув ноги на подушках. – Алокаридас не похож на обычного спорки. Его рога, тяжелая челюсть, клыки… Я удивлен, что ты мне его показала.

– Вы обещали, мессер, – повторила Старшая Сестра.

– Камни сделали его таким?

Разумнее всего было бы не отвечать, перевести разговор на нейтральную тему, но… Но хитрый адиген так ловко подошел к интересующему его вопросу, что отступление обязательно вызовет подозрения.

«А ведь он не гипнот, – вздохнула про себя женщина. – Он просто умеет общаться. И умеет делать выводы».

– Да, мессер, вы правы: на Алокаридаса повлияли Камни.

– Он долго был рядом с ними?

– С детства.

– Расскажи мне о Камнях, – слабым голосом попросил адиген.

К этому он вел разговор – хотел узнать секреты священного места. Этого он добивался, но…

«Почему бы и нет? В конце концов, все, что Помпилио узнает, умрет вместе с ним».

Старшая Сестра глотнула вина.

– Первые Камни были найдены задолго до того, как люди вновь научились путешествовать между мирами. Мы были рассеяны по Вселенной, не поддерживали связь друг с другом, но на всех своих планетах спорки отыс кали по одному Камню и поняли, что они – дар Отца. Камни стали почитать священными.

– На всех планетах… – пробормотал Помпилио. – На всех планетах, разделенных гигантскими расстояниями, возник одинаковый культ. Невероятно.

– Такова была воля Отца.

Отверженные, выброшенные из своих миров, разочарованные и едва не погибшие спорки отчаянно нуждались в новой идее и нашли ее, назвав Белый Мор своим Отцом. В чем-то они были правы, но адиген, как ни старался, не мог этого осознать. Для него, как и для любого другого человека, Мор был страшной болезнью, не более.