Мария Семенова - Истовик-Камень

Здешний беззаконный народ был способен только вот на такие лепёшки. По людям и хлеб! Хотя, если разобраться, хлеб-то ни в чём не был повинен. Такие уж руки его испекли, а потом бросили наземь…

Гвалиор между тем осветил своим налобным фонариком напарника венна, сидевшего на рычаге, и то, что он увидел, ему весьма не понравилось. Это был почти бесплотный призрак того полного жизни Тиргея, что лазил за ним, пьяницей несчастным, в Бездонный Колодец. Рыжие кудри учёного и так-то были сплошь побиты безвременной сединой, но теперь они ещё и заметно редели. Да и завитков, некогда по-аррантски крупных и тугих, как будто сделалось меньше… Гвалиор пригляделся… Так и есть! Волосы арранта постепенно переставали курчавиться. Надсмотрщик внутренне содрогнулся. Он сам видел однажды, как распрямились волосы недавно умершего: вместо шапки крутых завитков на погребальную подушку расчёсанной паклей легли безжизненно-вялые пряди… Да. Озеро Каттая дышало воистину смертью. Безликой, неосязаемой и безгласной…

Гвалиор вытащил из-за пазухи фляжку.

– На, выпей. Станет теплее.

Тиргей кротко улыбнулся и протянул руку мимо фляжки.

– Спасибо…

Тем временем возле венна закрутилась в воздухе большая, с голубя, летучая мышь. Когда-то все они казались ему одинаковыми, но теперь он выучился их различать. Этот молодой самец был доверчивей и любопытней других. Он не пытался уволочь у Пса еду, но всякий раз, когда тот брал в руки кусок, подлетал, садясь иногда на самый рычаг ворота, и внимательно наблюдал. Сначала венн прогонял его: «Самому мало!» Потом однажды увидел, как аррант предложил зверьку крошку, а тот съел. «Если у тебя живот не принимает, мне бы отдал», – зло подумал Пёс, но тотчас устыдился. В памяти всплыли сказания мудрых старух о Великой Ночи, длившейся, как известно, тридцать лет и три года. О том, как звери выходили из заметённых снегом лесов к жилищам людей в надежде на пропитание и тепло – и люди с ними делились…

С тех пор венн всякий раз протягивал пещерному летуну на ладони крохотную толику пищи. Тот пока ещё страшился брать прямо с руки, опасаясь подвоха. Серый Пёс клал ему крошки на бревно ворота. День ото дня маленький охотник садился всё ближе…

Гвалиор упёрся ладонями в ворот, налёг и начал толкать, давая Псу короткую передышку. Он всегда так делал, когда ему удавалось их навестить.

– Скажи, что за работы происходят поблизости? – спросил надсмотрщика Тиргей. – Мы всё время чувствуем сотрясения…

– Штрек новый рубят, – отозвался нардарец. – Выше уровнем. Жила там одна очень хитрая, с другой стороны подобраться хотят. Только камень очень уж ненадёжный. Всё время глыбы вываливаются.

Тиргей с досадой хлопнул себя по колену.

– Взялись всё-таки!.. Ох, накличут беду! Говорил же я и Шаркуту, и Церагату – там такого обвала можно дождаться…

Всем троим вспомнилась давняя история с двадцать девятым уровнем и огненными опалами. Но вслух о ней не упомянул никто. Распорядитель и старший назиратель сами в опасный штрек точно уж не полезут. И надсмотрщиков не пошлют. А жизни рабов, чьей кровью будут политы добытые камни, для того и другого значат очень немного…

Серый Пёс слушал молча. Он несколько раз бывал под обвалом. Дважды ему удавалось ощутить грозное напряжение нависших слоёв и вовремя отскочить прочь, выдёргивая с собой напарника – безногого калеку. Один раз их всё-таки накрыло, и Пёс полсуток простоял на четвереньках, удерживая придавившую глыбу, – пока их с халисунцем не откопали. Собственно, откапывали не их. Жила там была уж больно хорошая, и её не захотели терять…

Венн отнял от бревна одну руку, щипнул чуть-чуть хлеба и протянул плясавшему в воздухе зверьку. Тот быстрее заработал крыльями… и Серый Пёс впервые ощутил прикосновение его коготков. Пушистое чёрное тельце так и не опустилось всей тяжестью ему на ладонь, перепончатый летун ещё не вполне утратил настороженность, но острая мордочка всё-таки ткнулась в руку человека, схватив угощение. Зверёк перелетел на бревно и стал чинно есть, придерживая кусочек когтистыми сгибами крыльев… Серый Пёс вспомнил собак, живших у него дома, вспомнил своего любимца – косматого кобеля знаменитой веннской породы, огромного, небрехливого волкодава, наделённого редкой свирепостью и благородством… Ну то есть как сказать – «своего»? Венны рода Серого Пса полагали, что принадлежат своим собакам не меньше, чем те – им. А то и поболее. Как родичи отца, Снегири, и красногрудые птицы, безбоязненно залетавшие в избы… Кто чей? Поди разбери… Кобель был стар. Он родился в ту же весну, что и его двуногий побратим. Когда мальчик учился ходить, он придерживался за длинную шерсть терпеливого друга. Когда подрос – стал ходить с ним на охоту, и разумник-пёс присматривал за сорванцом, чтобы тот глупостей каких не наделал… Как он степенно и бережно брал лакомство из руки. Чуть касаясь, вежливо, осторожно – и не заподозришь рядом с ладонью двухвершковых клыков, готовых мгновенно обнажиться при шорохе незнакомых шагов!.. Последний раз мальчик-Пёс видел побратима при свете пламени, лизавшего крышу общинного дома. Кобель, утыканный стрелами, так и не разомкнул зубов на горле загрызенного сегвана…

– …Ты только из-за нас не лезь, пожалуйста, на рожон, – сказал Гвалиору Тиргей. И добавил, мягко улыбнувшись: – Что же мы делать-то будем, если Церагат обозлится и тебя выгонит?.. Как есть пропадём…

У летучих мышей, обитавших под сводом пещеры, появились детёныши.

– Вот это да! – изумился Тиргей, когда сверху начал раздаваться пронзительный писк и Серый Пёс объяснил арранту, в чём дело. – Стало быть, я не ошибся в расчётах и наверху сейчас действительно начался месяц Тучегонителя!.. Кстати, знаешь ли ты, брат мой, что мыши обыкновенно избирают в качестве родильного чертога одну какую-то пещеру – и поколение за поколением возвращаются только в неё, чтобы дать жизнь очередному потомству?

– Хорошую же пещеру они для этого присмотрели… – проворчал венн.

Тиргей развёл руками.

– Возможно, друг варвар, они жили и рожали здесь за много веков до того, как в эти горы пришли первые люди!

Крылатый самец, научившийся доверять Серому Псу, уселся на ворот между его ладонями и громко заворковал. В голосе зверька венну отчётливо послышалась гордость. «Не иначе, отцом стал? Или старшим братом новорождённого малыша?..»

– А ты дарил когда-нибудь жизнь? – вдруг спросил он арранта.

– Любовь – дарил, – улыбнулся Тиргей. И добавил с покаянной усмешкой: – Ведь каждый раз, дурень, боялся, кабы чего не случилось. Ребёнка то бишь… А теперь как подумаю, что там, может, дочка или сынок уже бегает, так на душе и потеплеет. Всё-таки… продолжение. – Он не стал спрашивать Серого Пса, изведал ли тот чудо, именуемое благосклонностью женщины. Тиргей помнил мальчика двенадцати лет от роду, посаженного в деревянную клетку.