Гай Кей - Тигана [litres]

Через короткое время, при свете звезд и низко висящего на востоке полумесяца Видомни, в ущелье въехали барбадиоры. Их было двадцать пять и Охотник. Шестеро держали факелы, что облегчило задачу. Хотя и не для них самих.

Стрелы Алессана и Дукаса встретились в груди Охотника, выпущенные с противоположных склонов перевала. Одиннадцать наемников упали под первым залпом стрел раньше, чем Дэвин понесся во весь опор вниз, вместе с Алессаном и шестью другими воинами, покинувшими укрытие. Они мчались, чтобы заблокировать западный выход из ущелья, в то время как Дукас и еще девять его разбойников перегородили восточный, из которого появились барбадиоры.

Вот так в эту ночь Поста, в компании разбойников с гор Чертандо, вдали от своего потерянного дома, Алессан бар Валентин, принц Тиганы, принял свой первый настоящий бой в долгой войне за возвращение. После тоскливых лет маневрирования, тайного сбора информации и тонкого руководства событиями он обнажил клинок против сил тирана в этом залитом лунным светом ущелье.

Больше никаких уверток, никаких скрытых манипуляций из-за кулис. Это был бой, так как время пришло.

Мариус из Квилеи сегодня дал ему обещание, вопреки мудрости и опыту, почти вопреки надежде. И после обещания Мариуса все изменилось. Ожидание закончилось. Он мог ослабить жесткие путы, так туго стягивавшие его сердце все эти годы. Сегодня ночью, в ущелье, он мог убивать: в память о своем отце, и братьях, и обо всех погибших у реки Дейзы и после, в тот год, когда ему самому не позволили умереть.

Его выкрали и спрятали в Квилее, за горами, у Мариуса, служившего тогда капитаном стражи Верховной жрицы. У этого человека были свои причины принять под покровительство и спрятать юного принца из северных земель. Это произошло почти девятнадцать лет назад.

Алессан устал прятаться. Время бегства закончилось; пришло время сражений. Правда, сейчас солдаты Барбадиора, а не Играта, обнажили против них мечи, но, в конце концов, это не имело значения. Оба тирана одинаковы. Он твердил это все годы с тех пор, как вернулся на север, на полуостров, вместе с Баэрдом. Эта истина была выплавлена, подобно металлу, в прочном горниле его сердца. Им надо уничтожить обоих, иначе они не добьются свободы.

И на перевале Брачио в это утро уничтожение началось. Был заложен замковый камень в арку его замысла. И поэтому сегодня ночью, в этом темном ущелье, он мог выпустить на свободу давно сдерживаемую страсть, собственные давние воспоминания о потерях и дать волю руке с мечом.

Дэвин, стараясь не отстать от принца, рвался в свой первый бой, и в его груди боролись восторг и страх, по очереди одерживая победу. Он не кричал, как большинство разбойников; он изо всех сил старался не замечать боли в поврежденной ноге. И сжимал в руке темный меч, купленный ему Баэрдом, держал его вверх изогнутым лезвием, как учили его зимой, по утрам, во время тренировок, которые теперь казались невообразимо далекими от событий этой ночи.

Он видел, как Алессан ворвался прямо в круговую оборону наемников, неотвратимый, как одна из его стрел, словно хотел одним этим прямым ответным действием оставить позади все те годы, когда подобные поступки были невозможны.

Яростно стиснув зубы, Дэвин следовал за Алессаном. Но все же отстал на шесть корпусов лошади и был один, когда рядом с ним вырос светловолосый барбадиор, неправдоподобно огромный на своем коне. Дэвин вскрикнул от неожиданности. Лишь некий слепой инстинкт выживания и рефлексы, заложенные с рождения, спасли ему жизнь. Он резко бросил коня влево, на свободное пространство, а затем откинулся назад и вправо, пригнувшись так низко к земле, как только мог, и изо всех сил ткнул мечом снизу вверх. Он почувствовал жгучую боль в поврежденной ноге и чуть не упал. Клинок барбадиора со свистом разрезал воздух в том месте, где только что находилась голова Дэвина. А через долю секунды Дэвин почувствовал, как его собственный, угрожающе изогнутый клинок прошил кожаную броню и вошел в плоть.

Барбадиор вскрикнул, звук получился жидким, булькающим. Солдат резко покачнулся на своем коне, меч выпал из его руки. Он поднес одну руку ко рту странно детским жестом. Затем, подобно медленно падающему горному дереву, боком соскользнул с седла и упал на землю.

Дэвин уже успел выдернуть свой меч.

Развернув коня почти на месте, он огляделся в поисках противников. Но никого не было. Алессан и остальные опередили его и дрались с наемниками, оттесняя их к востоку, навстречу группе Дукаса и Аркина.

Все почти кончено, понял Дэвин. Ему нечего больше делать. Со сложной смесью чувств, которые даже не пытался сейчас понять, он наблюдал за тем, как трижды поднялся и опустился клинок принца, и увидел, как погибли три барбадиора. Один за другим шесть факелов упали на землю, и их затоптали. А потом – всего через несколько мгновений после того, как они въехали в ущелье, как показалось Дэвину, – последний из барбадиоров был повержен и зарублен.

Именно тогда он увидел то, что осталось от Охотника, и осознал, как тот был молод. Тело растоптали в схватке, и вид его был ужасен. Оно лежало скрученное, неестественно распластанное. Лицо почему-то не пострадало, хотя для Дэвина, глядящего сверху, это оказалось самым худшим. Две стрелы все еще торчали из детского тела, древко одной из них сломалось.

Дэвин отвернулся. Погладил коня, подаренного Альенор, и что-то прошептал ему. Потом заставил себя отъехать назад, к тому человеку, которого убил. Это не то же самое, что спящий солдат на конюшне у Ньеволе. Не то же самое, сказал он себе. Это был открытый бой, и барбадиор был вооружен, носил латы и размахивал своим тяжелым мечом, стремясь отнять у Дэвина жизнь. У Дэвина не было никаких иллюзий относительно того, какой была бы их судьба, если бы барбадиоры и Охотник настигли его, Алессана и Эрлейна одних в этой глуши.

Это не то же самое, что произошло на конюшне. Он снова повторил это себе, и постепенно до него дошла призрачная, сбивающая с толку тишина, которая опустилась на ущелье. Все еще дул ветер, такой же холодный, как и прежде. Он поднял взгляд и с опозданием увидел, что Алессан незаметно подъехал к нему и тоже смотрит вниз, на человека, которого убил Дэвин. Оба коня били копытами и храпели, возбужденные яростью только что завершившейся схватки и запахом крови.

– Дэвин, поверь, мне очень жаль, – тихо пробормотал Алессан, чтобы никто другой не услышал. – Труднее всего в первый раз, а я не дал тебе времени приготовиться.

Дэвин покачал головой. Он чувствовал себя опустошенным, почти оцепеневшим.

– У тебя не было большого выбора. Может быть, так лучше. – Он неловко откашлялся. – Алессан, ты должен беспокоиться о гораздо более важных вещах. Я сделал свой выбор в лесу Сандрени прошлой осенью. Ты за меня не в ответе.