Гай Кей - Тигана [litres]

В атмосфере Сенцио тонкая, бледная красота Алаис и ее застенчивая грация выделяли ее, словно цветок, пересаженный в оранжерею из сада с более прохладным климатом. Конечно, так оно и было. Дэвин, который и сам умел наблюдать, ловил взгляд Ровиго, устремленный на дочь, когда она втягивала в беседу то одного, то другого из новых товарищей, и взгляд этот был очень красноречивым.

Сейчас, в конце ужина, после того как Алаис полчаса описывала их утренний поход на рынок так, словно это было полное открытий морское путешествие, она извинилась и ненадолго поднялась наверх. После ее ухода за столом опять вдруг воцарилось мрачное настроение, мысли неумолимо вернулись к безраздельно господствующей цели их жизней. Даже Ровиго не избежал этого: он наклонился к Алессану и тихим, резким голосом задал вопрос насчет последней вылазки за городские стены.

Алессан и Баэрд вместе с Дукасом, Аркином и Наддо обшаривали дистраду в поисках возможных полей сражения и лучшего места для своего размещения, когда придет время им самим сделать последний, решающий ход. Дэвину не очень нравилось думать об этом. Это имело отношение к магии, а магия его всегда тревожила. Кроме того, чтобы что-то произошло, должна была состояться битва, а Альберико Барбадиорский застрял у границы и, казалось, не собирался никуда двигаться. От этого можно было сойти с ума.

Они начали проводить все больше времени врозь днем и по вечерам, отчасти по соображениям осторожности, но, безусловно, еще и потому, что слишком тесное общение в таком настроении никому не доставляло удовольствия. Сегодня вечером Баэрд и Дукас находились в одной таверне в гавани, отбиваясь от уговоров торговцев живым товаром. Им надо было повидаться с людьми из Тригии, с моряками Ровиго и со многими другими, кто прибыл на север, откликнувшись на долгожданный призыв.

Им также надо было распространить слух: говорят, что Ринальдо ди Сенцио, сосланный дядя губернатора, находится где-то в городе и подстрекает к восстанию против Казальи и тиранов. Дэвин на мгновение усомнился в разумности этого хода, но Алессан объяснил раньше, чем он успел задать вопрос: Ринальдо очень изменился за восемнадцать лет, немногим было известно, что его ослепили. Его очень любили когда-то, и Казалья держал свое преступление в тайне, потому что тогда говорить о нем было опасно. Его люди выкололи Ринальдо глаза, чтобы его нейтрализовать, а потом молчали об этом.

Старик, тихо сгорбившийся сейчас в углу заведения Солинги, был неузнаваем, а единственное, что они могли сейчас делать, – это изо всех сил создавать в городе напряжение. Если бы губернатора удалось взбудоражить, а посланников встревожить…

Сам Ринальдо говорил мало, хотя это он предложил распустить такой слух. Казалось, он собирается с силами, словно заводит пружину: во время грядущей войны от Целителя потребуется много усилий, а Ринальдо уже не молод. Когда он все же разговаривал, его собеседником обычно становился Сандре. Двое стариков, которые были врагами из провинций-соперников до прихода тиранов, теперь развлекали и утешали друг друга воспоминаниями минувших лет, шепотом рассказывали истории о мужчинах и женщинах, которые почти все уже давно ушли к Мориан.

В последние дни Эрлейн ди Сенцио редко бывал с ними. Он выступал с Дэвином и Алессаном, но ел и пил в одиночестве, иногда у Солинги, чаще в других местах. Некоторые сенцианцы узнали трубадура, пока они здесь жили, но Эрлейн общался с ними не более охотно, чем с людьми из собственной компании. Однажды утром Дэвин видел его с женщиной, которая так походила на него, что наверняка была его сестрой. Он хотел подойти и познакомиться, но почувствовал себя не в настроении терпеть колкости Эрлейна. Можно было по наивности подумать, что теперь, когда ход событий замер, не достигнув высшей точки, чародей наконец забудет о собственных обидах. Но этого не произошло.

Дэвина не волновали отлучки Эрлейна, потому что они не волновали Алессана. Ибо предать их для этого человека означало верную гибель. Эрлейн мог быть озлобленным, язвительным или угрюмым, но он определенно не был глупцом.

В тот вечер он тоже ушел куда-то ужинать, хотя обещал скоро вернуться обратно к Солинги: через несколько минут они должны были начать выступление, а в таких случаях Эрлейн никогда не опаздывал. Музыка стала их единственным убежищем в эти последние дни, но Дэвин знал, что это относится в полной мере только к ним троим. Что делали остальные, разбредаясь по городу в поисках облегчения, он не мог себе представить. Нет, мог. Они же находились в Сенцио.

– Что-то не так! – внезапно произнес сидящий рядом с ним Ринальдо и склонил голову к плечу, словно принюхиваясь. Алессан прекратил рисовать карту дистрады на скатерти и быстро поднял глаза. Ровиго тоже. Сандре уже привстал со стула.

К столу поспешно подошла Алаис. Не успела она заговорить, как ледяной палец страха коснулся сердца Дэвина.

– Катриана ушла! – сказала Алаис, стараясь говорить тихо. Она перевела взгляд с отца на Дэвина, потом остановила его на Алессане.

– Что? Как? – резко спросил Ровиго. – Мы ведь должны были заметить ее, когда она спускалась вниз?

– Черная лестница снаружи, – сказал Алессан. Дэвин заметил, как он вдруг прижал ладони к крышке стола. Принц смотрел на Алаис: – Что еще?

Лицо девушки было белым.

– Она переоделась. Не понимаю зачем. Сегодня на рынке она купила черное шелковое платье и украшения. Я собиралась спросить ее об этом, но… но не хотела быть навязчивой. Ей так трудно задавать вопросы. Но теперь их нет. Всех тех вещей, что она купила.

– Шелковое платье? – недоверчиво переспросил Алессан, повышая голос. – Во имя Мориан, что?..

Но Дэвин уже знал. Знал точно.

Алессана не было с ними в то утро, и Сандре тоже. Они не могли понять. От страха у него пересохло во рту, а сердце стремительно забилось. Он вскочил, опрокинув стул и пролив вино.

– О Катриана, – произнес он. – Катриана, нет! – Это было глупо, бесполезно, словно она находилась в этой комнате и ее еще можно было остановить, еще можно было удержать среди них, уговорить не ходить одной в темноту в шелках и украшениях, с ее немыслимой смелостью и с ее гордостью.

– Что? Дэвин, скажи, в чем дело? – Голос Сандре резал, как клинок. Алессан ничего не сказал. Только повернулся, его серые глаза готовились к новой боли.

– Она пошла в замок, – уверенно ответил Дэвин. – Она пошла убивать Ангиара Барбадиорского. Она считает, что это развяжет войну.

Еще не закончив говорить, он сорвался с места, трезвые мысли исчезли, его подталкивало нечто более глубокое, бесконечно глубокое, хотя, если она успела добраться до замка, надежды не осталось, совсем не осталось.